Как не дать другу, и не попасть под раздачу

В отсутствии творческих позывов продолжаю "благозвучить" "Attractio"-- ну, там наречие втиснуть, запятуйку убрать, многоточие прибабахать, на сюжет не влияет -- и знакомить с похождениями студентки в столице -- отдельные сценки можно читать как рассказ. На этот раз, никаких богемных и медицинских изысков -- простая студенческая вечеринка. Первая часть анатомико-эротическая, вторая -- психо-такаяже. Так уж вышло, что пришлось поступить а ля Тарантино -- начало сценки в конце одной главы, финал в начале следующей. Поэтому планирую два поста, один за другим. 

Тусовка была многолюдной – человек под тридцать. Лица гостей были хорошо знакомы по институту. Все постоянно перемещались из комнаты в комнату. Периодически хлопала входная дверь – кто-то прибывал, а кто-то откланивался.

Стоит заметить, что общаясь в основном с мужчинами в возрасте, я частенько упускала возможность весело провести время со сверстниками. И поэтому, на таких вечеринках, нередко ощущала себя «белой вороной» – постоянно боялась сделать что-то не то или что-то не так.

В квартире было жарко и душно, алкоголь кружил головы, и мы отплясывали под ту самую песню из фильма.

Удивительное дело! Все было в ней: и ритм, и нерв, и смысл! смысл пронзительный, пробирающий до дрожи в коленках!

Невозможно было танцевать молча!

Мы и орали, стараясь перекричать динамики. Орала и я:

– Пе-ре-ме-е-еннн! Где-то там импульсация ве-е-еннн! Переме-е-еннн! Мы ждем перемен! дуду-дуду-дуду-д-у-у… и-йа-а… дуду-дуду-дуду-д-у-у!

Класс!

После финальных аккордов, вся в мыле и пене, я выбежала из огромного холла и направилась в ванную комнату, дабы немного освежиться.

Склонившись над большой раритетной раковиной, я мочила в струях холодной воды руки и прикладывала их к лицу – не знаю, как кому, но мне этот способ всегда помогает быстро согнать излишний румянец.

Я как раз приложилась правой ладонью ко лбу, а левую – подставила под струю, когда услышала щелчок замка, вслед за которым пришло впечатление, что складки моей короткой юбчонки зачем-то собрались на талии, а стремительное скольжение трусиков к полу остановилось выше коленок, лишь по причине слегка раздвинутых ног.

Это произошло так внезапно и быстро, что, оторопев, я замерла, выжидая, что произойдет дальше, и гадая: кто же тут такой резвый? [...]

Сверху, на то, что вот-вот, только что, скрывалось за тканями юбочки, а теперь откровенничало двумя симпатичными ямочками, легли ладони, под тяжестью которых, чуть-чуть подогнулись коленки. Затем ощутилось давление сзади.

Все это придало моей статичности определенный вектор движения. Так и не оторвав ладонь ото лба, и чуть не свернув носом смеситель, я темечком уперлась в стену, а затылком ощутила стеклянную полочку, на которой, как водится, находилось множество всякой всячины: от флакончиков духов до баллончиков дезодорантов.

Поскольку логика моих дальнейших поступков была продиктована не мыслительными процессами в коре головного мозга, а являлась продуктом инстинктов, представляется нелишним вкратце остановиться на них, чтобы обозначить сущностные детали, которые вскоре сыграют роль в событиях возле раковины.

Дело в том, что за общеизвестным словом «инстинкт», которое мы произносим почти не задумываясь, скрывается совокупность безусловных рефлексов, что присущи каждому человеку с рождения. А «рефлекс» – от reflect – не что иное, как отражение. Отражение опасности!

К таким безусловным, то есть, врожденным рефлексам относят, например: хватательный и сосательный.

То, что они присущи и мужчинам, и женщинам, не нуждается в пояснении: при виде леденца у всех возникает одно желание, а при виде денежной купюры – другое.

Однако глупо отрицать и то, что, в силу эволюционных причин, первый рефлекс наиболее развит у охотников-мужчин, а второй, наоборот – у собирательниц-женщин. С одной стороны – схватить! С другой – распробовать!

Но главным, третьим рефлексом, который сыграет ведущую роль в грядущих событиях, является тот, что отвечает за равновесие.

Ведь, как ни крути, человек – стадное животное. И самое страшное, что может случиться в толпе – это падение. Потому что, уже не подняться! Потому что, затопчут!

Так вот, возвращаясь в ванную комнату – инстинкты мои оказались на высоте, а рефлексы не подкачали!

Совершенно непроизвольно, рука, не занятая лбом, выскользнула из-под струи и ухватилась за край раковины, дабы придать устойчивость телу, уменьшить нагрузку на поясницу, а заодно, ослабить давление черепа на кафельную плитку. Голова-то оказалась в западне!

Путь вниз преграждала раковина, а вверх – полочка, снести которую представлялось делом кощунственным. Ринуться вперед не давала стена, отступить назад – неизвестно кто.

По-видимому, уверившись в моей готовности к продолжению сотрудничества, а также, убедившись, что позицию я держу крепко, одна рука покинула мои бедра, и, судя по вжикнувшей «молнии», приступила к извлечению того, что, своей неизбывной тягой к «вложениям», частенько приводит к таким ситуациям.

Естественным образом, передо мной возникла непростая дилемма!

Оторвать руку ото лба, ухватиться ей за другой край раковины, тем самым, придав стойке еще большей надежности, а потом, в полной мере, воспользовавшись этим преимуществом, встретить неминуемое вторжение с достоинством Настоящей Женщины.

Или…

оторвать руку ото лба…

В общем, я выбрала второй вариант и, пользуясь своим изящным наклоном-нагибом, суетливо зашарила правой рукой позади, намечая рубежи обороны и пытаясь предугадать направление главного удара...

Я не хочу касаться темы сексуального насилия не потому, что нахожу ее крайне деликатной и чувствительной, и не потому, что понимаю, насколько она индивидуальна для каждого, а прежде всего оттого, что опыта в этом деле у меня, к тому времени, не было почти никакого!

Может, именно поэтому, я не испытывала страха, а только лишь понятное любопытство, которое присуще любому живому существу, при встрече с чем-то очень сильно знакомым в очень незнакомой ситуации.

Алкоголь, гул голосов, доносившийся из-за двери, доброжелательная обстановка тусовки, все это, возможно, и привело к тому, что движения моей руки могли показаться довольно двусмысленными.

Мне трудно судить! Я же ее не видела!

С одной стороны, нападавший мог воспринять это, как тонкий намек на границы, за которые переходить ему не резон.

Однако с другой – наблюдая за этой суетой, – мог расценить ее, как готовность к продолжению знакомства. Ведь, хоть и невольно, но своим тесным прилежанием к коже и метаниями, мои пальцы придавали большей открытости тем пейзажам, что превалировали сзади!

Более того!

Требовалось совсем немного воображения, чтобы принять мои персты за некие указатели, помогающие путнику выбрать правильную дорожку!

Ужаснувшись этой мысли, я приняла единственное, возможное для правой руки решение – чтобы избавить противника от малейших иллюзий, а заодно, укрепить оборону, повернула кисть, и, тем самым, обозначила намерение встретить вторжение раскрытой ладошкой!

Потом замерла! Затаила дыхание! Изготовилась!

И когда ладонь ощутила касание того, что и ожидалось, после вжикнувшей «молнии», мгновенно сработал, помянутый выше, рефлекс – хватательный! Началось приграничное сражение! Схватка!

Боевые действия, по ходу битвы, выражались в том, что коварно подпустив противника ближе – вплоть до контакта – я бросалась врукопашную, а, говоря человеческим языком, мои пальцы, окружив неприятеля, снова и снова смыкались вокруг, и начинали: щипать! царапать! душить!

Противник был опытен…

Я чувствовала это кожей!

Он был настойчив…

Приступ сменялся приступом!

Наконец, терпелив…

Потому что вполне мог схватить мою неугомонную руку и прижать ее к спине!

Но он не делал этого! Он словно ждал, когда я устану!

И он – дождался!

Не помню, на какой по счету атаке, до меня вдруг дошло, что хватка моя ослабела!

Что ногти уже не царапают и даже не щиплют!

Что обессилевшие пальцы, уже не в силах удержать вторженца, когда он пытается вырваться!

Что бессилие то, все нарастает и нарастает!

А сами хватания превращается в нечто иное!

Вот, чего он ждал! Вот, почему не прихватывал руку! Искушен и хитер, поелику!

Не думаю, что буду понята правильно, когда скажу – мысль, криком позвать на помощь, даже не приходила в голову! Ведь это означало превратить милую вечеринку в скандал! В никому не нужный скандал!

Крик, в моем понимании, был проявлением слабости, а слабой я себя уж давно не считала! Нет, кричать было нельзя!

Кроме всего прочего, в пояснение того, что случится далее, придется напомнить о двух немаловажных факторах, которые были мне хорошо знакомы по приключениям в доме Дипа, и, которые, в полной мере, проявились в битве при раковине.

Во-первых, моя относительная, но, все же, несвобода.

Во-вторых, невозможность обернуться и опознать противника.

Эти факторы невольно будили во мне реакции, которые, рано или поздно, – я уже хорошо знала по опыту, – приведут к полной безоговорочной капитуляции.

И все, что я еще могла сделать перед тем, как обессилевшая рука прекратит борьбу и изнеможенно повиснет вдоль тела, так это сказать себе: три! только три приступа! потом, все!

Я закрыла глаза и приготовилась считать…

Раз!

Теперь противник не спешил вовсе. Своими движениями – туда-сюда, и снова, и снова – он словно нежно настаивал, чтобы пальцы мои разомкнулись. Я держалась из последних сил!

Но, конечно! Конечно же, наступил момент, когда силы иссякли, и они разжались! Сквозь мои, крепко стиснутые зубы, прорвался стон сожаления.

Два!!

Все повторилось!

Только на этот раз, стон сожаления вышел дольше и громче, а рука, служившая точкой опоры, чуть поддалась, и, чтобы не поранить лицо об смеситель, мне пришлось приподнять голову, что, самым естественным образом, прибавило изгибу спины эротичности.

А поскольку живот был прижат к кромке раковины, вполне допускаю, что этот самый изгиб придал эротичности не только спине, но и всему тому, что я защищала рукой. Это допущение имело право на жизнь, так как фраза «славная оттопыренность» накрепко засела в голове, по ходу романа со Штирли.

Наверное, именно вследствие этого, приступ все длился и длился, а контакты с ладошкой обрели пикантную легкость и немного проскальзывающий характер, в связи с уменьшением силы трения…

Наконец, неприятель сумел намекнуть – что пора бы и меру знать – и так придавил ручищами, что пальцы мои невольно разжались, а его достоянию, в который раз, удалось ускользнуть на свободу.

Готовясь к последней атаке, которую собиралась отбить, я прислушалась к своим ощущениям. Не задействованная в боях рука, на которую приходился вес тела, мелко-мелко дрожала от напряжения, передавая предательскую дрожь в сторону груди, где начинало происходить очевидное – оба «солдата», на этом фронте, немного потяжелели и боевито топорщились всем, чем только было возможно. Поясница немножечко ныла, живот любезничал с раковиной, по попе спешили мурашки.

Ну? Три?!!

По тому, как напряглись сжимавшие бедра руки, по тому, как они обозначили вектор атаки, и по тому, как молодецки всхрапнули сзади, быстро стало понятно – долго ждать не придется, и, опасаясь за сохранность ладошки, пришлось немного схитрить.

Враг был уже совсем недалече, когда из последних сил я резким движением привстала на цыпочки!

Ага-а-а!

промах!

Атака ушла в никуда!

Ну, не совсем в никуда. Да, удар пришелся пониже, вышел, что называется, вскользь. Однако скользнул по таким заветным местам, что я даже чуть-чуть пожалела о том, что привстала так высоко, и, чтобы немного утешиться, чуть повела бедрами в стороны.

Закончилась приграничная битва! Я сделала, что могла и билась в ней до конца! До самого-самого конца!

Не будет позорной капитуляции! А будет почетная сдача в плен! С сохранением знамен и оружия! Чести и славы! С вручением городских ключей! С распахнутыми настежь воротами, в которые ринутся победители!

И хотя обессилевшая ладошка все еще прикрывала позиции, все участники битвы хорошо понимали: эта химера уже никак не сможет воспрепятствовать выходу неприятеля на оперативный простор! а, возможно, еще и поможет расширить прорыв! достичь ему стратегической глубины! а, возможно, еще и…

– Ну, что ты ломаешься, как девочка? – спросил хорошо знакомый голос, и я обомлела…

Продолжение следует.