Чуя зиму

То есть до неё ещё далеко, но уже хочется. В залежах черновиков нашёл неоконченный рассказец с зимней тематикой, вот кусок для тех, кто тоже устал от холодных дождей и ждёт снег.

—————————————————
 — О! — стирая фалангой большого пальца пивную пену с губ и наставив на меня указательный, сказал он. — Мне же срочно нужен зимний сторож. То есть не мне, а хозяйке, то есть мне, потому что я у неё за эти вопросы отвечаю. Ты же ведь писатель, а писателям нужны условия —  жить в тайге в большом дупле вдали от людей, но чтобы всегда были выпивка и интернет.

— Что ты уже хочешь сказать? — спросил я, прищуривая один глаз, чтобы старинный друг (и, между прочим, секретарь-референт известнейшей писательницы, доверявшей мне прописывать некоторые диалоги в её романах) не двоился и вид у меня был авторитетный. 

— Представляй: двухэтажный дом. Камин. Сауна. Бар литров на двести. В спальне — плазма метра три. При этом вокруг, — он обвёл рукой занятых болтовнёй и поглощением алкоголя посетителей «Свиньи и дудки», —  всякие деревья в невообразимом количестве. Снег по ноздри. Воздух. Тишина. Вдохновение. Представил? Вот такой я вижу свою дачу, которую начну строить следующим летом. А тебе предлагаю посторожить до апреля-мая уютную летнюю фазенду три на три метра в заброшенной деревне. Из плюсов — будешь отрезан от цивилизации и сможешь сосредоточиться на своей писанине. Из минусов — там совершенно безобразные жёлтые обои. Ежемесячно пятьсот на пропой и пятьсот на еду, по итого тысяча, могу сразу за... — он посчитал в уме, загибая пальцы, — ...пять месяцев на пластик слить. Оружие есть? 

— Я сам — одушевлённое оружие, — заверил я, избавляя его от сомнений несколькими рубящими движениями руки над тарелкой с орехами и кусочками кальмара. — Не оружие убивает — я убиваю. 

— Какой-то парадокс, — заметил он, отставляя закуску. — Что-то из твоего нового? Запишу себе где-нибудь потом. Тебе нужен творческий отпуск: нарастить фантазию, подпитать тезаурус, а то перечитал на днях тебя и Буковски и понял, что его мешки под глазами меньше твоих, и больше вас и сравнивать-то не по чему. 

— А ты в этом белом пуловере и розовой куртке похож на креветку. Тысяча триста в месяц — это оскорбление. Что значит «отрезан»? Пиццу не закажешь — раз. Скорую, если цынга или тиф, не вызовешь — два, а у меня даже шарфа нет. А ты — тысяча триста. Смешно и нелепо. 

— Тысяча сто. По итого пять пятьсот за зиму у камина с ноутбуком на коленях. — он сдвинул брови. — Хм. Забудь, сам поеду. 

— Камин, понимаю, распорядишься перевезти из твоей запланированной дачи? Тысяча двести, конечно, смехотворная сумма, я её даже семиметровой палкой не стал бы трогать, не то что за неё зимовать в посылочном ящике у воображаемого камина, но ради тебя... Билет за твой счёт. 

Мы скрепили соглашение рукопожатием, он охлопал себя по карманам и выудил телефон: 

— Не мешаю? Насчёт дачи. Нашёл и сэкономил. Полторы тонны в месяц хочет и за весь сезон вперёд, но ему можно доверять абсолютно. Да. Да. — он прикрыл микрофон ладонью и гулко рыгнул. — Угу. Ну, может быть, слегка. Окей. Выдам. Да. Бай. 

* * *

Было непонятно, откуда валились снежинки: насколько я мог рассмотреть, в чёрном небе с полной луной и звёздами — ни облачка. Природный феномен. 

Грейдеры или что посерьёзнее прорыли в снегу нечто вроде траншеи пятиметровой ширины и метровой глубины; по ней я и шёл практически от самого Т***ка, так как рейсовый автобус отменили из-за серьёзной поломки, а таксисты опасались покидать черту города, ссылаясь на штормовой прогноз синоптиков.

До свёртки к летнему бунгало литературного матриарха, где мне предстояло обеспечить нулевую посещаемость, оставалось рукой подать. Беспокоило: расчищена ли дорога туда? Что-то мне подсказывало, что вряд ли. Весь последний час холодало: пар изо рта густел прямо на глазах, нос пощипывало, усы заиндевели. Градусов двадцать, а то и двадцать пять. Я, тем не менее, обливался потом — в Т***ке, чтобы набить снедью рюкзак, пришлось почти весь гардероб, лежавший в нём, надеть на себя. Во время перераспределения багажа продавщицы в гастрономе помирали со смеху, утрируя закон сохранения массы и всуе поминая Мамина-Сибиряка, и снабдили меня в дорогу кипятком для кофе. 

С непривычки я как-то подустал — четыре с лишним часа всё-таки в пути. Это не всякому под силу. Большинство писателей не прошли бы и половины этого, а кое-кто вообще бы умер от переутомления. Да что там переутомление — сосед по лестничной клетке — девяностошестилетний поэт — два года назад умер вообще ни от чего, просто так, сидя за рабочим столом. Ноги гудели, спина ныла, зато в голове (вероятно, от переизбытка кислорода) — настоящий хоровод эпизодов и отдельных диалогов будущих романов. К примеру: наступила ядерная зима, и я тащу в свой бункер спасённую от мутантов-каннибалов несовершеннолетнюю симпатичную замарашку, перечисляя преимущества моего штурмового «ММР-224S Моргер» перед бейсбольными битами. «Рентгеновский целеуказатель, безгильзовые патроны с пулями из обеднённого урана, увеличенный тройной магазин, отдача — будто бабочка на плече чихает, ствол — почти чистый вольфрам, шесть тысяч выстрелов в секунду в автоматическом режиме», — толкую я ей, а она: — «Ого. А на варежках это у тебя что, сопли?», — а я: — «А как по-твоему, дитя, вытирают нос крутые мужики? Коленом, что ли?». Приходилось периодически останавливаться, чтобы похихикать, в целях профилактики выпить несколько пробок виски и сделать глоток кофе из термоса, разглядывая, как солдат из полнопрофильного окопа, арктический ландшафт. 

Вот так, в облаке алкогольных паров и уникальных литературных находок, я и влачился, раз в пять минут сверяясь с навигатором в телефоне, пока на предпоследнем повороте не споткнулся об аварийный треугольник, полностью запорошенный снегом.