Мысли о прошедшем лете.

— Алло, «Комфорт и Уют»?

На том конце провода помолчали.

— Слушаю, — ответил голос, в котором усталость достигла стадии полезного ископаемого.

— Я по поводу условий для кондиционера, — бодро сказал я.

— Условия у нас для всех одни, — отчеканили в трубке. — Приходите завтра. С девяти до десяти тридцати. С собой — заявление в свободной форме, но по образцу.

— Простите, как это — в свободной, но по образцу?

— Пишете что хотите, но чтобы шапка, как в образце, отступы, как в образце, и шрифт Times New Roman. Образец на стенде. Стенд в коридоре. Ключ от коридора у вахтера. Вахтер на обеде.

— А когда он вернется?

— А он не уходил. Но раз обед — значит, никого нет. Приходите завтра.

Мой внутренний голос, обычно тихий интеллигент, вдруг заговорил голосом прораба: «Аркадий, кончай цирк. Вентилятор купи. И тазик с водой перед ним поставь. Деды так охлаждались и ничего, войну выиграли». Но я уже вошел в раж. Это было дело принципа.

На следующий день, раздобыв образец свободной формы, я начал крестный ход по соседям. Первой была Вера Павловна, божий одуванчик в бигуди.

— Аркадий Семенович, конечно, подпишу! Только просьбочка. Ты когда сверлить будешь, сделай мне не просто дырочку... а фигурную. В виде сердечка. У меня там портрет покойного мужа висит, хочу, чтобы как бы лучик света падал... символично.

Я поперхнулся. Дырочка-сердечко. Это инсталляция.

Сосед сверху, отставной связист Петр Игнатьевич, изучал мое заявление, как шифровку из вражеского штаба.

— Кондиционер — источник вибраций. Они могут нарушить мои астральные каналы.

«Вчера была альфа Центавра, сегодня — астрал. Человек растет», — съязвил мой внутренний комментатор.

— Петр Игнатьевич, он японский! Он работает тише, чем вы думаете!

— А вот это мы проверим, — оживился он. — Подпись дам, если получу экспертное заключение. От Веры Павловны.

— От Веры Павловны? Она же не эксперт...

— Еще какой! Она — представитель общественности. У нее повышенная чувствительность к сквознякам. Принесешь мне бумагу, где она напишет, что «акустический суверенитет гражданина Петра Игнатьевича не пострадает», — тогда поговорим. И чтобы подпись ее была заверена. Соседом сбоку. Как свидетелем.

Я понял, что он строит из соседей систему коллективной безответственности. Гениально.

Оставался Стас, сосед сбоку. Бородач-блогер, заблудившийся по дороге в барбершоп.

— Подпись? Изи, бро, — сказал он. — Только поможешь контент запилить. Садишься в позу лотоса. На голову кладешь кубик льда. И сидишь, пока он не растает. Медитируешь. Для кадра нужен человек с экзистенциальной тоской во взгляде. У тебя как раз такое лицо, будто ты только что из налоговой.

«Кубик льда на голову... — задумчиво протянул мой внутренний голос. — Аркадий, а это мысль! Дешевле кондиционера, и согласовывать не надо». Я согласился.

Через неделю, с планом дырочки-сердечка, бумагой о нерушимости астральных каналов, заверенной бородатым свидетелем, и с мокрой головой, я снова стоял у окна номер два. За стеклом сидела жрица коммунального культа. Она разгадывала кроссворд.

— «Человек, который хочет странного, семь букв», — бормотала она. — На «ч» начинается...

— Чародей? — предположил я.

— Не подходит. Там вторая «и».

— Чингисхан?

— Букв много.

Я наклонился к окошку и заговорщицки прошептал:

— Чиновник.

Она подняла на меня глаза, и в них мелькнуло признание. Вписала слово. Подошло.

— Ваши бумаги, — уже почти по-свойски сказала она. Изучила. Вздохнула. — Все прекрасно. Но у нас новые веяния. Наш штатный дизайнер ввел концепцию «динамической гармонизации фасада». Он считает, что внешний блок должен нести художественную мысль. В этом месяце устанавливаем блоки в форме майского жука.

Она протянула мне буклет. На нем, на фоне серой панели, красовался гигантский металлический жук с пропеллером в брюхе. Цвет на выбор: «рассветный жук» или «сумеречный». Второй дороже. Солиднее.

Я попытался подыграть.

— Отлично! — воскликнул я. — А можно мне двух жуков? Для симметрии! Это же будет супергармонизация!

Женщина впервые посмотрела на меня с уважением.

— Интересная мысль... Надо обсудить с дизайнером. Но для этого нужно подать отдельное заявление. На внесение изменений в концепцию. И приложить эскиз. Утвержденный у главного архитектора города.

Я сдулся.

И тут — озарение. Я вернулся к окну.

— Я передумал, — сказал я тихо. — Не буду я ничего ставить. Отказываюсь.

Она медленно положила ручку, глядя на меня как на предателя общего дела.

— Гражданин, вы в своем уме? Процесс запущен! Вы в реестре «Лиц, вознамерившихся улучшить микроклимат». Чтобы аннулировать заявку, нужно заявление на отзыв заявления. Согласие соседей на то, что они не возражают против вашего отказа...

— Есть! — перебил я. — Все есть!

— ...и, — она сделала паузу, наслаждаясь моментом, — экспертное заключение от нашего дизайнера. О том, что отсутствие у вас на стене кондиционера не нанесет непоправимого ущерба его творческому замыслу и не создаст визуальной дисгармонии.

Я молча развернулся.

— Записаться к дизайнеру можно по четным пятницам високосного года! — крикнула она мне в спину.

Я вышел на раскаленную улицу и вдруг рассмеялся. Не истерически, а как-то тихо, освобожденно. Я проиграл битву за прохладу, но выиграл что-то поважнее. Я сел на лавочку прямо под палящим солнцем. Оно грело. И знаете, в этом даже что-то было. Какая-то честность. Жарко — значит, жарко. Без всяких согласований.