Под его ногами были гиганты

Ньютон был умным человеком и адекватно оценивал свои достижения. В частной беседе он сказал, что его достижения опирались на труды предшественников: «Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов». Это в полной мере относится к Александру Македонскому. Его образ гения, возникшего будто из ниоткуда, является иллюзией. На самом деле его знаменитые победы стали возможны благодаря военным открытиям двух людей: его отца Филиппа Второго и фиванского полководца Эпаминонда.

Эпаминонд произвел тактическую революцию. В битве при Левктрах он навсегда изменил представление о сражении, отказавшись от симметричного построения. Он применил косую фалангу, сосредоточив свои лучшие и самые глубокие ряды на левом фланге. При этом ключевую роль в его тактике играла конница: он первым стал использовать ее не как вспомогательную силу, а как главный таран для прорыва вражеского фланга и подготовки удара для своей пехоты. Этот мощный кулак обрушивался на правый фланг противника, где обычно стояли лучшие войска, раньше, чем в бой вступал его ослабленный правый фланг.

Филипп Второй, будучи заложником в Фивах, лично увидел эффективность тактики Эпаминонда. Он не просто перенял эти идеи, а превратил их в законченную военную систему. Он создал македонскую фалангу, вооружив ее длиннейшими сариссами, которая стала идеальной наковальней, сковывающей врага. Элитная конница гетайры стала тем молотом, который наносил сокрушительный удар по ослабленному флангу. Таким образом, Филипп блестяще развил новаторскую идею Эпаминонда о решающей роли кавалерии в бою. Он создал первую профессиональную армию, где солдаты служили круглый год и действовали как единый механизм.

Александр унаследовал готовую и совершенную военную машину и довёл её применение до виртуозного уровня. Его гений проявился не в изобретении нового, а в блестящем исполнении и адаптации схемы «молот и наковальня». При Иссе и Гавгамелах он виртуозно комбинировал манёвр косой фаланги и сокрушительный удар конницы.

И ещё, когда сравниваешь не свершения, а личные качества, то как-то сравнение не в пользу Александра. Ратуя за общеэллинские ценности и призывая к мести персам за разрушенные Афины 150 лет назад, молодой полководец стёр с лица Фивы, город, где родился его легендарный предок Геракл, а также бог Дионис. Дальше он тоже не стеснялся применять террор, уничтожив или продав в рабство население городов Тир и Газы. В последней военачальник Батис казнён с особой жестокостью, вся вина которого заключалась в том, что он просто мужественно исполнял свой долг.

Сравним с Эпаминондом. Вопреки жестоким обычаям эпохи, он проявлял милосердие к поверженным врагам. Историки Павсаний и Диодор сохранили свидетельства его гуманности: он отпускал пленных, отказывался добивать разбитых спартанцев и скорбел о жестоких расправах, совершенных в его отсутствие. Его знаменитое изречение: «Кто ищет гегемонии в Греции, тот должен с помощью человечного обращения удерживать то, что добыто отвагой» — лучше всего характеризует его как мудрого политика, понимавшего, что прочная власть строится не только на силе, но и на милосердии.

Можно только пожалеть что полководец погиб и не смог сделать Фивы гегемоном Греции. Возможно что вся история пошла бы по другому пути, намного менее кровавому.

Цитата из книги «Александр Психарх», где македонцы благодарят своих учителей фиванцев:

Штурм начался с оглушительного грохота. Тараны, доведенные до стен под прикрытием плотного строя, где щиты были сомкнуты над головами, словно панцирь огромного ящера, принялись методично долбить ворота Креоны. С метательных машин – камнемётов и стреломётов – в город полетели не только камни, но и горшки с горючей смесью, поджигая крыши и сея панику в глубине улиц. Но это был отвлекающий удар. Пока лучшие силы фиванцев рвались к главным воротам, отборные отряды гипаспистов, используя верёвочные лестницы с железными когтями, взбирались на казавшиеся неприступными стены у святилища Аполлона Исмения. Их встретили яростно, но против македонской дисциплины и этого смертоносного душевного яда, что влил в них Александр, местный ополченец, не привыкшей рукой держащий копьё, не имел шансов.

Пролом был не только в стене. Он произошел в душах защитников. Вид македонских щитов, хладнокровно надвигающихся по узким улицам, ломал их волю. Гипасписты шли строем, их короткие копья и мечи выкашивали всех, кто оказывался перед ними. Они не кричали. Они молча, методично, как жнецы, продвигались вперёд, и от этого их натиск был ещё страшнее.

То, что началось после падения первых ворот, не поддавалось описанию. Дисциплина, насаждённая Александром, испарилась, уступив место первобытной резне. Солдаты, чей разум был отравлен волей царя, врывались в дома. Стариков, пытавшихся загородить дверь, закалывали на пороге. Молодых фиванцев, бросавших оружие в знак сдачи, зарубали, не глядя в глаза. Воздух наполнился нечеловеческим гулом – звон стали, треск ломаемых дверей, вопли женщин, плач детей и тот особый, влажный звук, который издаёт металл, входящий в человеческую плоть.

Священные законы эллинов, запрещавшие осквернять храмы, были попраны. Фиванцы толпами бежали к алтарю Аполлона, веря, что бог защитит их. Они ошибались. Македонские воины, с лицами, перекошенными не яростью, а каким-то пустым, сосредоточенным безумием, врывались и сюда. Они стаскивали людей с мраморных ступеней, закалывали их у подножия алтаря, и кровь текла по священному камню ручьями. Женщин, цеплявшихся за статуи богов, волокли за волосы на улицу, их белые пеплосы мгновенно становились алыми. Детей, спрятанных в зернохранилищах, находили и либо убивали на месте в приступе кровожадности, либо, одумавшись, оттаскивали в растущую толпу пленных. Город наполнился запахом – едкой смеси гари, крови, пыли и человеческих испражнений...