Путь к себе через общепит

— Столик на одного? — Девушка в чёрном фартуке с вышитой золотом надписью «Food Experience Curator» смотрела на Фёдора Семёновича так, будто он пришёл не пообедать, а на сеанс групповой психотерапии.

— Да. У окна, если можно.

— У нас нет окон, — поправила она. — У нас панорамные порталы для визуального контакта с урбанистическим пейзажем.

— А разница?

— В семь тысяч рублей за квадратный метр.

Фёдор Семёнович хотел возразить, но передумал. Видимо, это была честность. Редкая в наше время вещь.

Он сел за стол. Голый, без скатерти — только отшлифованная доска с огромным сучком посередине. Будто дерево оставило прощальную записку.

— Меню?

— Меню? — Девушка произнесла это так, будто он попросил самовар и лапти. — Мы отказались от бумаги в прошлом квартале. Экологичность плюс осознанность. Сейчас принесу гастрономический конструктор.

Она вернулась с планшетом в кожаном чехле, который явно стоил дороже среднемесячной пенсии.

— Листайте, выбирайте, созидайте.

Фёдор Семёнович включил планшет. На экране: «Добро пожаловать в пространство осознанного питания. Определитесь с вашей эмоциональной базой».

Три кнопки: «Ностальгия», «Дерзость», «Умиротворение».

«Борщ — это детство. Значит, ностальгия», — решил он и нажал.

Экран сменился: «Выберите текстуру воспоминаний». Варианты: бабушкина дача, заводская столовая, первое свидание, пионерский лагерь, коммунальная кухня.

«Коммунальная кухня», — ткнул Фёдор Семёнович, вспомнив соседку тётю Раю с кастрюлей размером с ядерный реактор.

Следующий экран: «Какова степень искренности вашей свеклы?»

Минимальная, умеренная, радикальная, запредельная.

Фёдор Семёнович завис. Запредельная искренность свеклы — это когда она кричит: «Да, я покрасила твою тарелку, и мне не стыдно!»? Он выбрал «умеренная». Золотая середина. Хотя обычно тех, кто стоит посередине дороги, переезжают.

Дальше — больше. «Определите уровень агрессии капусты»: пассивная, пассивно-агрессивная, открыто-конфликтная.

Потом: «Ваше отношение к моркови как к социальному явлению»: принимаю, терпимо отношусь, отрицаю.

Наконец: «Опишите желаемый экзистенциальный опыт от блюда».

Поле для ввода текста.

Фёдор Семёнович сдался.

— Молодой человек!

К столику подошёл бородатый юноша лет тридцати. Борода уложена с хирургической точностью. На бейдже: «Алексей, Narrative Consultant».

— Я вас слушаю и слышу.

— Что такое экзистенциальный опыт от еды? Я просто хотел борщ. Со сметаной. И котлету с пюре.

— Понимаю вашу растерянность. Переход от утилитарного насыщения к осознанному проживанию всегда сопровождается диссонансом. Давайте я помогу. Скажите: что вы чувствовали, когда в последний раз ели котлету?

— Голод до. Сытость после.

— Нет-нет-нет. Я про глубинное. Котлета — не белково-жировой продукт. Это метафора выбора. Рубленое мясо — ваши раздробленные мечты. Мы собираем их воедино, формуем, обжариваем в масле судьбы и подаём на блюде бытия.

Фёдор Семёнович почувствовал, как внутри него что-то тоже рубится. Видимо, терпение.

— У вас борщ есть? Обычный?

— Обычного нет. У нас «Борщ: реквием по корнеплодам». Деконструкция классики с элементами постмодерна. Свекла томлена в собственном соку с эссенцией свекольности. Капуста прошла сеанс психотерапии перед нарезкой. Картофель присутствует концептуально — он там, но вы его не увидите. Мясо опционально, в зависимости от вашей кармической готовности к убийству.

— А котлета?

— «Котлета: диалог фарша с самим собой». Мясо измельчено до состояния философского сомнения. Добавлен лук — символ многослойности бытия. Формируем шар, который сплющиваем прессом общественных ожиданий.

— Хорошо, — выдохнул Фёдор Семёнович. — Несите. И счёт сразу.

— Мы не приносим счёт. Мы предлагаем финансовую рефлексию по итогам путешествия. Доверьтесь процессу.

Алексей удалился.

Фёдор Семёнович смотрел в панорамный портал. За стеклом шёл дождь — обычный, неосознанный, не прошедший деконструкцию. Просто вода падала сверху вниз. Без метафизики.

«Вот я сижу и жду борщ, — думал он. — Борщ, который прошёл психотерапию. А раньше всё было проще. Заходишь в столовую — там тётя Нина с половником размером с весло. "Щи или борщ?" — "Борщ". Бабах половником в кастрюлю, бабах в тарелку — вот тебе борщ. Никакой эссенции. Просто свекла. Искренняя ровно настолько, насколько может быть искренним корнеплод. А котлета лежала рядом с пюре, и им даже в голову не приходило вступать в диалог. Они просто мирно соседствовали, как старая супружеская пара, которой уже нечего доказывать».

Через двадцать минут появился Алексей с подносом. На тарелке диаметром с велосипедное колесо — крошечная лужица красного, три капли сметаны с геометрической точностью и вертикально воткнутая веточка укропа.

— Ваш «Борщ: реквием по корнеплодам». Обратите внимание на асимметрию подачи. Это метафора несправедливости мироздания.

— А где остальное?

— В вашем воображении. Мы стимулируем вкусовую память, не желудок. Ключевое отличие haute cuisine от примитивного чревоугодия.

Фёдор Семёнович взял ложку. Зачерпнул половину лужицы. Попробовал.

Было вкусно. На один укус.

— Котлета скоро?

— Уже несу.

Минут через пять — вторая тарелка. На ней: фрикаделька размером с крупную вишню. Рядом — капелька пюре величиной с ноготь.

— Это... что?

— Квинтэссенция вашего желания. Мы деконструировали ваш вербальный запрос. Вы сказали: «котлета с пюре»? Вот она. Освобождённая от избыточной материальности. Суть блюда. Платоническая идея. То, что Кант назвал бы «вещью в себе», если бы Кант питался у нас.

— Но я хочу есть! Желудком!

— Желудок — иллюзия. Чувство голода — социальный конструкт. Истинная сытость живёт в душе. А душа насыщается малым.

— Сколько?

— Финансовая рефлексия — три тысячи рублей. Плюс пятнадцать процентов за смелость быть собой.

— ЗА ЧТО?!

— За то, что вы осмелились прийти и сформулировать желание. В эпоху неопределённости заказать котлету — акт отваги. Мы ценим смелых. Буквально. В рублях.

Фёдор Семёнович заплатил. Встал. Вышел на улицу, где дождь кончился и вышло солнце — без метафор, просто жёлтое светило, которое светит, потому что так устроено.

Первая шаурмичная встретила его запахом жареного мяса.

— Брать будешь?

— Буду.

Через три минуты он держал тёплую лепёшку, из которой торчало мясо, капуста, помидоры и что-то ещё, стекающее по пальцам.

— Сколько?

— Двести.

— А экзистенциальный опыт?

— Какой опыт? — Повар посмотрел подозрительно. — Опыт — я тут двадцать лет кручу. Хочешь — бери, не хочешь — проваливай. Опыт не продаётся.

Фёдор Семёнович откусил. Жевал. Глотал. Почувствовал, как внутри разливается тепло — не метафорическое, а физиологическое. Доступное даже желудку-иллюзии.

«Вот это квинтэссенция счастья, — думал он. — Шаурма за двести. Без дерзости. Без искренности свеклы. Без диалога фарша. Просто еда, которая насыщает тело, а не душу. И это прекрасно. Потому что душа, конечно, насыщается малым. Но желудок требует конкретики. И желудок, как выясняется, умнее».

Он пошёл домой — сытый, но обогащённый опытом: теперь он знал, что можно потратить три тысячи рублей и остаться голодным. Это наука. Дорогая наука с пятнадцатью процентами за смелость.

По дороге Фёдор Семёнович решил: в следующий раз надо сразу идти туда, где на вопрос «что желаете?» отвечают не «расскажите о кармической готовности», а «борщ или щи?». Вот это и есть настоящая мудрость. Понимание того, что иногда котлета — просто котлета. И хорошо, что она молчит. Потому что если бы она заговорила, пришлось бы платить ещё пятнадцать процентов. За смелость котлеты быть котлетой.