О феминисткой оптике

Читал вчера вечером роман Элизабет Гаскелл, "Жены и дочери". Написан этот текст в середине 19-го века, но при этом его семнадцатилетняя героиня, попытавшись следовать совету своего знакомого и "больше думать о других" (то есть не ставить во главу угла свои желания и чувства), почти сразу говорит:

"Будет очень глупо, если я стану убивать себя и жить, стараясь быть такой, как нравится другим. Я не вижу этому конца. Так я никогда не смогу жить"

Когда же ее собеседник возражает, что ей не следует придавать своим огорчениям слишком много значения, потому что через десять лет они покажутся ей пустяком, то она решительно отказывается воспринимать такую логику:

"— Мне это кажется глупостью. Возможно, все наши испытания покажутся нам глупыми через какое-то время, возможно, сейчас они кажутся такими ангелам. Но мы это мы, вы понимаете, и это происходит с нами сейчас, а не когда-то давным-давно. И мы не ангелы, чтобы утешаться видением конца, к которому все придет" 

Я подобные мысли встречал в феминистских пабликах, в которых женщины отнюдь не в девятнадцатом, а в двадцать первом веке с болью и трудом пытались осознать, что они рождены не для того, чтобы всем нравиться и быть удобными. А тех людей, которые одновременно требуют от женщины внимания к чужим эмоциям и обесценивают ее собственные чувства ("ах, это такая ерунда!"), не надо слушать, а надо стоять на своем и громко проговаривать в ответ, что если человеческие чувства - пустяки, то они пустяки _для всех_, то есть - любые чувства собеседника - точно такая же фигня и чепуха, как чувства женщины, к которым он считает себя вправе относиться несерьёзно. Но при этом всех людей объединяет то, что для любого человеческого существа естественно переживать свои эмоции, как нечто важное и безусловно реальное - хоть в семнадцать, хоть в семьдесят лет.

Вот почему так важна феминистская оптика в литературе - женщина, даже не ставящая себе цели поделиться с другими женщинами какими-нибудь революционными открытиями, все равно походя невольно скажет нечто, что может быть очень важным для ее сестёр и положить начало размышлениям, которые в корне изменят чью-то жизнь - в то время как автор-мужчина, совершенно не имеющий такого опыта, не может в этом отношении сообщить женщинам ничего важного.

В русской литературе того же самого девятнадцатого века отношение к женщине - возвышенно-потребительское: авторам совершенно наплевать на женщин, как живых людей, им важны исключительно их личные фантазии - женщины-музы, женщины-святые, демонические искусительницы, героические жены, словом, женщины, которые не существуют сами по себе, а только относительно мужчины, которого они искушают, вдохновляют, наставляют на путь истинный или ради которого жертвуют собой. Очень приятная картина, в которой у этих бессловесных женщин нет своих потребностей, с которыми нужно считаться, и собственной личности, к которой нужно проявлять внимание.

Читая Гаскелл, остро ощущаешь, что в русской литературе девятнадцатого века страшно не хватает такой Молли Гибсон, которая в ответ на все эти фантазмы окружающего ее общества твердо сказала бы - я существую; мои чувства существуют; будет очень глупо, если я стану убивать себя и жить, стараясь быть такой, как нравится другим.

Телеграмм-канал о книгах, жизни и работе - t.me/reidalinn