Эко-балкон строгого режима

— Семён, у нас в холодильнике завелись… огородники?
Жена Лена держала двумя пальцами пакетик с влажной землей, будто это был неопознанный биологический объект.
— Лена, это стратификация. Семена думают, что сейчас зима. Чтобы потом лучше взойти. Обман во благо. Как сказать тебе, что тебе идет это платье.
— Значит, моя морковь будет расти на лжи? — уточнила Лена. — Какое циничное начало жизни.

Мое падение в аграрную бездну началось внезапно. Я, Семён Петров, менеджер по сбыту канцелярских товаров, человек, чьим главным достижением была продажа партии дыроколов в налоговую инспекцию, вдруг почувствовал Зов Земли. Точнее, шести квадратных метров бетонной плиты, именуемой балконом. Я решил стать осознанным. До этого я был, видимо, обознавшимся.

Мой балкон превратился в испытательный полигон. В филиал сумасшедшего НИИ. Вместо гераней в горшках у меня теперь был полный цикл производства. С одного края — «фабрика гумуса», ящик с калифорнийскими червями «Старателями», куда я сваливал огрызки. С другого — «опреснительная установка», сложная система из пластиковых бутылок и трубок от капельниц, которая должна была «структурировать» водопроводную воду. Все это гудело, капало и пахло. Пахло землей, энтузиазмом и гниющими очистками.
— Сёма, — говорила Лена, зажимая нос. — Наш дом теперь пахнет, как дачный туалет в лучшие годы.
— Это запах жизни! — отвечал я гордо. — Это пермакультура в действии!

Человек — единственное существо, которое сначала создает себе трудности, а потом героически их преодолевает. Моей главной трудностью стало отсутствие на двенадцатом этаже пчел. Опылять огурцы пришлось лично. Каждое утро я, вооруженный акварельной кисточкой, выполнял свой супружеский долг перед овощами. Переносил пыльцу с мужского цветка на женский. В этот момент я чувствовал себя не просто человеком, а функцией. Я был пчелозаменителем по договору ГПХ с природой.

Враги, конечно, не дремали. Голубиная мафия облюбовала мои нежные всходы. Я, как убежденный гуманист, объявил им войну нелетальными методами. Сначала развесил компакт-диски. Мой балкон превратился в диско-клуб для пернатых. Не помогло. Тогда я соорудил пугало из швабры и старого пиджака. А вместо лица прикрепил фотографию нашей бухгалтерши Маргариты Павловны из отдела. Женщины строгой, вгоняющей в трепет одним взглядом. И это сработало. Голуби, подлетая, резко меняли курс. Кажется, авансовый отчет они тоже боялись не сдать вовремя.

Соседи тоже стали частью экосистемы. Соседка снизу, Зоя Марковна, периодически вступала со мной в переговоры из-за протечек моей ирригационной системы.
— Семён! С вашей природы опять на мое белье накапало! — кричала она.
— Зоя Марковна, это не капли, а живительная роса! — кричал я в ответ. — Считайте, у вас бесплатный спа-уход для простыней!
Однажды она пришла ко мне с жалобой на «червяка-диверсанта», который якобы свалился с моего балкона на ее подоконник. Мне пришлось провести с ней политинформацию о пользе аннелидов, после которой она стала смотреть на меня как на сектанта.

Время шло. Мой энтузиазм увядал быстрее, чем помидорная рассада. На работе дела шли как обычно. Я сидел на совещаниях, смотрел на графики продаж и думал: «А достаточно ли влаги в шестом горшке?». Однажды, доказывая клиенту преимущества наших скрепок, я поймал себя на том,что говорю: «Они, как и калифорнийские черви, отлично скрепляют биомассу!». Кажется, началось профессиональное выгорание. Или, наоборот, опыление.

Итог сезона был таков. Я собрал: три помидора «черри», по вкусу напоминающих мокрый картон, пучок укропа, который мог бы служить отличным средством от моли, и один огурец. Огурец-мутант. Искривленный, как турецкая сабля, темно-зеленый, с редкими, но очень агрессивными пупырышками. Он был похож на затаившуюся рептилию.

— Ну, творец, будем вкушать плоды? — спросила Лена, с опаской разглядывая чудовище.
Я посмотрел на огурец. В нем было все: мои амбиции, моя глупость, пыль с проспекта Мира и обида Зои Марковны. Есть это было все равно, что съесть собственную автобиографию.

— Нет, — ответил я. — Это не еда. Это экспонат. Реликвия. Первый огурец, выращенный в условиях, несовместимых с жизнью. Я его заспиртую. Поставлю в банке на полку. Буду внукам показывать. Как свидетельство того, что человек может все. Даже то, чего совсем не нужно.

Я взял трехлитровую банку, аккуратно поместил туда своего уродца и залил его водкой, купленной в соседнем магазине. Он красиво покачивался в спиртовой невесомости, как космонавт. А на ужин мы ели салат из обычных, хрустящих, абсолютно бессознательно купленных огурцов. И они были великолепны.