Планетарий

Какая, всё ж таки, прелесть и какой восторг наша русская, до-литературная, литература! Вот, решил перечитать сборник Кирши Данилова, а там, да с первых же страниц, да «во первых строках мово письма» (классика «космического» нашего кинематографа), - диво:

... Чудо в тереме показалося:

На небе солнце – в тереме солнце,

На небе месяц – в тереме месяц,

На небе звезды – в тереме звезды.

На небе заря – в тереме заря

И вся красота поднебесная.

Такой, вот, рефрен есть в Песне «Про Соловья Будимеровича», сказошный, во всех смыслах, для наших предков. Мы же, люди технически развращонные, легко сообразим что к чему, проще простого догадаемся, да и хмыкнем на всю ивановскую:

- Чего там, сказошного, типовой планетарий... Где он у нас там, на Кутузовском, что ль?..
Я уважаю «планетарий», я ценю «планетарий», я даже клятвенно обязуюсь, в ближайшие дни, поехать и посетить, что называется, знаменитый Московский планетарий; да что, - я загорелся оживлением воспоминаний детства, меня тянет и тащит во «внутрипланетарное» пространство, и всё же...

Я не хочу «планетарий» – в песне «Про Соловья Будимеровича», не хочу, я не могу признать «планетарий» – в песне «Про Соловья Будимеровича», не могу, я отрекаюсь от «планетария» – в песне «Про Соловья Будимеровича», отрекаюсь.

Я прошу вас, развитых и продвинутых, пользователей и повелителей, загаджетованных и фенечковатых, оставить мне чудо, маленькую толику его, чтоб можно было проснуться утром в каком-нибудь «тереме» (пускай убого монолитно-кирпично-панельном), открыть детские глазки (настоящий русский – до конца дней своих ребёнок) и обнаружить в них, с трепетом сердешным, с замиранием последнего светлого комочка в изгаженной – собою и жизнью – душе, такое, вот, чудо:

На небе солнце – в тереме солнце,

На небе месяц – в тереме месяц,

На небе звезды – в тереме звезды.

На небе заря – в тереме заря

И вся красота поднебесная.

Я, позови меня кто умный голосовать за такое, – задрав штаны бы побежал, во всех «русских маршах» стал в первую колонну.