В моменте и в ресурсе

Домой я возвращался не просто с работы. Я возвращался из реальности в суровую действительность. На заводе всё понятно: вот станок, вот деталь, вот мастер Петрович, который из всех частей речи в совершенстве владеет только междометиями. Дома всё сложнее.
Я открыл дверь. Тихо. Слишком тихо для квартиры, где живет женщина, которая хочет быть услышанной Вселенной.
В прихожей сидел кот. Вид у него был такой, будто он только что узнал курс доллара. На лбу у кота был приклеен стикер: «ФИНАНСОВЫЙ МАГНИТ».
— Ну? — спросил я кота. — Намагнитил? Или только шерсть дыбом встала?
Кот промолчал. Видимо, боялся сбить настройки.

Я прошел в комнату. Моя жена, Зинаида, стояла посреди ковра. На голове у неё была кастрюля из нержавейки, от которой тянулся провод к розетке. Вилка просто лежала рядом. Зинаида вибрировала. Мелко, часто, как старый холодильник «Саратов» перед смертью.
— Зин, — сказал я голосом, лишенным надежды. — Это что? Ты принимаешь сигналы из космоса или варишь голову в собственном соку?
Зинаида приоткрыла один глаз. Второй смотрел вглубь себя.
— Не мешай, — прошептала она. — Я заряжаюсь. Это шлем осознанности. Кастрюля экранирует негатив, а форма круга зацикливает энергию Изобилия.
— Понятно, — кивнул я. — А провод зачем?
— Для заземления.
Я не стал уточнять, что провод никуда не включен. В вопросах веры физика бессильна.
— Зин, я есть хочу. Я восемь часов стоял у станка, как памятник рабочей силе. У меня изобилие только в желудочном соке.

Она осторожно сняла кастрюлю, стараясь не расплескать накопленную мудрость.
— Еды нет, — торжественно объявила она. — То есть, физически она есть. Котлеты. Но энергетически они грязные.
— Упали, что ли? — спросил я с тоской.
— Хуже. Их жарила я старая. Утренняя я. А та «я» была не в ресурсе. В этих котлетах запечатан стресс, обида на ЖЭК и низкая самооценка. Если ты это съешь, у тебя чакра захлопнется.
— Зина, у меня сейчас желудок захлопнется вместе с чакрой. Дай котлету. Я рискну. Я приму удар на себя.

Я двинулся на кухню. Весь холодильник был обклеен бумажками. На дверце висела карта желаний. Вместо моей головы к телу на яхте была приклеена фотография какого-то мужика в чалме.
— Это кто? — спросил я. — Твой новый муж?
— Это гуру, — пояснила жена, следуя за мной. — Это то, к чему ты должен стремиться.
— К чалме?
— К состоянию! Посмотри на него. Он в моменте. А ты где? Ты в проблемах. Ты несешь домой тяжелую энергетику завода. Тебе нельзя есть, пока ты не обнулишься.
— Обнулиться — это я могу, — согласился я. — Наливай.
— Никакого алкоголя! — Зина загородила холодильник грудью, на которой висел амулет из куриной косточки. — Обнуление через осознанность. Встань. Закрой глаза. Представь, что ты — цветок лотоса в бурном ручье.
— Зина, я — слесарь в спальном районе. Если я представлю себя цветком, меня санитары заберут. Давай я просто поем, а потом буду лотосом, фикусом, хоть баобабом.
— Нет! Сначала практика. Ты должен отпустить контроль. Диван — это ловушка. Это зона смерти твоих амбиций. Чтобы отдохнуть, нужно послать запрос во Вселенную.

Она была непреклонна, как налоговая инспекция.
— Хорошо, — вздохнул я. — Что говорить?
— Говори: «Вселенная, я принимаю изобилие, я открыт для потока, я в ресурсе». И продыши это мат... в смысле, диафрагмой.
Я встал посреди кухни. Чувствуя себя полным идиотом, задрал голову к люстре, на которой висела паутина — видимо, ловец снов, который мы забыли почистить.
— Вселенная, — сказал я мрачно. — Это Петров. Тут такое дело... Я открыт. В смысле, совсем. Для потока. Если можно, пусти поток котлет и, желательно, немного тишины. Прием.
Я посмотрел на жену.
— Ну как? Пошел поток?
— Ты не искренен! — всплеснула руками Зина. — У тебя блок в горловой чакре. Ты говоришь, а сам думаешь про еду.
— Естественно. Я же живой.

Зинаида вздохнула, поняв, что с таким материалом, как я, просветления не сваришь.
— Ладно. Но просто так я тебе еду не дам. Сначала сделай доброе дело для пространства. Очисти карму. Вынеси мусорное ведро.
Я посмотрел на ведро. Оно стояло в углу и, в отличие от меня, было наполнено до краев.
В этот момент что-то щелкнуло во мне. Может, усталость, а может, открылся тот самый третий глаз, о котором столько говорили большевики и эзотерики.
— Не могу, — сказал я твердо.
— Почему? Тяжело?
— Нет. Я не в ресурсе.
Зина застыла с полотенцем в руках.
— Что?
— Ты слышала. Мой внутренний ребенок против. Я только что спросил его: «Вася (меня в детстве так звали, пока не вырос), хочешь к помойке?». А он, маленький, в слезы. Говорит: «Не хочу к помойке, там пахнет и крысы. Хочу лежать и смотреть в потолок». Если я сейчас пойду через «не хочу», я предам себя. Я нарушу свои личные границы. А невысказанная обида осядет в почках камнями. Тебе нужен муж с камнями?
Зинаида моргнула. Её собственное оружие, отточенное на марафонах, обернулось против неё. Логика была железной, как мои детали на заводе.
— Но... мусор же надо вынести. Это фэн-шуй. Застой энергии...
— А мы его визуализируем, — перебил я, чувствуя вкус победы. — Давай пошлем запрос, чтобы мусор исчез. А пока будем ждать ответа от Вселенной, я приму горизонтальное положение, чтобы не расплескать остатки ресурса.

Я прошел в комнату и лег на диван. Диван скрипнул приветливо, как старый друг. «Низкие вибрации» поролона показались мне слаще амброзии.
Зинаида стояла в дверях, растерянная. Шаблон трещал по швам.
— Петя... Ну как же так? А ужин?
— Ужин, — я закрыл глаза, сложив руки на груди, как фараон. — Ужин тоже должен прийти в моменте. Если котлетам суждено быть съеденными, они сами найдут путь ко мне. Я в принятии. Я жду инсайта.

Прошло минут пять. Тишина в квартире стала плотной. Я слышал, как Зина ходит по кухне, стуча тарелками. Мой метод «айкидо абсурда» сработал. Она не могла спорить с собственной философией.
Наконец, шаги приблизились.
— Держи, — голос жены был тихим и немного уважительным.
Я открыл глаз. Передо мной дымилась тарелка с котлетами и пюре.
— А как же «грязная энергия»? — спросил я, не спеша брать вилку.
— Я её почистила, — серьезно сказала Зина. — Позвонила своему куратору, она сказала, что если посыпать укропом по часовой стрелке, негатив уходит. Ешь. Ты был прав. Твоему внутреннему ребенку нужно питание.
Я начал есть. Котлету. С пюре. Это был вкус победы разума над материей, или, точнее, безумия над другим безумием.

...Я доедал котлету и думал. Странная штука жизнь. Человек стал настолько глубоким, что в нем можно утонуть, так и не встретив ни одной умной мысли. Мы ищем себя там, где нас никогда не было, в астралах и потоках, и удивляемся, что находим там только сквозняк и соседа с перфоратором. А счастье — вот оно. Горячее. И не зудит.

— Зин, — сказал я, вытирая тарелку хлебом. — А давай завтра притянем пиво? По твоей технологии?
Жена на секунду задумалась, сканируя пространство на предмет дозволенности.
— Можно, — ответила она серьезно, поправляя невидимую ауру над головой. — Но только «Жигулевское».
— Почему?
— В нем дрожжи натуральные. Брожение — это жизнь. А консерванты — это застой и смерть кармы. Мы будем пить энергию брожения!
— Договорились, — сказал я и откинулся на подушку, достигнув высшей точки просветления. Я научился спать с открытыми глазами, кивая в такт её мантрам.
Жена смотрела на меня и улыбалась: денежный канал открыт, муж в потоке, кастрюля на месте. Гармония.