Дискриминация отходов

У женщины должна быть загадка. У Клавдии Петровны загадок было две: как прожить на зарплату и куда деть стаканчик из-под йогурта.
С высшим образованием, интеллигентная. Дома — чистота, ни пылинки. Но совесть болит. Экология.
Решила Клавдия начать новую жизнь. Раздельную.
Вышла во двор. В руках — пакетик. Маленький, но с богатым внутренним миром. Там — огрызок, шкурка от сосиски и этот самый стаканчик.
Во дворе стоит станция. Двенадцать баков. Красивые, разноцветные, как витамины для умалишенных.

Она подошла к синему баку. Надпись: «БУМАГА». Ниже, мелко: «Только формата А4. Если А3 — сложить вдвое. Если А5 — склеить с другим А5».
Подошла к желтому. «ПЛАСТИК».
Инструкция на полтора листа:
«Пластик твердый — сюда. Пластик мягкий, мнущийся, неуверенный в завтрашнем дне — в соседний, серый бак. Бутылки — только без пробок. Пробки — отдельно, в красный ящичек, для детей-сирот. Этикетку снять, клей отгрызть, дыханием обезжирить».

Клавдия достала стаканчик. Маркировка — треугольник. Внутри цифра 5. Вроде подходит. Но этикетка…
Этикетка приклеена намертво. Тот самый клей, на котором держится наша экономика.
Она скребет ногтем. Ноготь ломается. Стаканчик — ни царапины.
Зима. Ветер.
Она стоит, трет стаканчиком о забор.

Подошел дворник. Михалыч. Остановился. Закурил. Посмотрел на стаканчик, на Клавдию, на небо. Сплюнул.
— Не старайся, — сказал он басом. — Это полипропилен с бумажным напылением. Гибрид. Мутант.
— И куда его? — спросила Клавдия с надеждой.
— Никуда, — Михалыч выпустил дым. — У него нет дома. В бумагу нельзя — там пластик. В пластик нельзя — там бумага. В общий бак — совесть не позволит. Ты теперь с ним навсегда. Как с грехом.

Клавдия почувствовала холод.
Вдруг из тумана возник юноша. Бледный, в очках. Эко-волонтер. В руках — газоанализатор.
— Женщина, — сказал он печально. — Зачем вы дышите ртом?
— Я стаканчик тру…
— Вы выдыхаете углекислый газ прямо на бак с органикой. Там бактерии, они чувствительные. У них от вашего перегара нарушается метаболизм гниения. Дышите в себя.
— Я не могу оторвать этикетку!
— Это ваши проблемы, — юноша поправил очки из переработанной зубной щетки. — Не можете разделить — не покупайте. Купили — отвечайте. Несите этот крест. Этот стаканчик будет разлагаться четыреста лет. Вы умрете, внуки умрут, правнуки улетят на Марс, а стаканчик будет лежать тут и укорять.

Клавдия посмотрела на стаканчик. Он был грязный, жалкий.
Но свой.
Выкинуть его было невозможно. Оставить здесь — преступление.
Она аккуратно, как раненого воробья, положила мусор обратно в карман.
И пошла домой.

Дома муж смотрел телевизор.
— Вынесла? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет, — сказала Клавдия твердо. — Я принесла.
Она вывалила мусор на стол. Разгладила фантик.
— Клава, ты чего?
— Мы будем жить экологично. В природу гадить нельзя. Природа нам этого не простит. Поэтому гадить будем в квартиру.
Муж посмотрел на нее. Потом на стаканчик.
— Это… навсегда?
— Нет. Всего на четыреста лет. Потом он разложится, и мы вздохнем свободно.

Прошло полгода.
Квартира напоминала склад декораций к фильму о конце света.
Мебели не было. Вместо дивана — плотно увязанные пакеты из-под молока. Спали на макулатуре (глянцевые журналы мягче, газеты теплее).
На полках стояли стаканчики. Сотни. Вымытые, сияющие. В них лежали другие, более мелкие мусоринки. Сортировка достигла атомного уровня.
На юбилей мужа собрались гости. Сидели на брикетах из пластиковых бутылок.
— А подарок? — спросили гости.
Клавдия торжественно вынесла сверток. Развернула.
Все ахнули.
Это был пакет из-под майонеза «Провансаль».
Абсолютно прозрачный. Стерильный. Он сиял, как бриллиант.
— С праздником, дорогой, — сказала Клавдия с той особой интонацией, с какой говорят прокуроры. — Я отмывала его три дня. Содой, песком и слезами. Это самый чистый пластик в мире. Береги его. Передадим детям.
Муж взял пакет. Прижал к груди. В глазах его читалось понимание того, что выхода нет. Вообще никакого.
А в углу комнаты, в элитном загоне для особо опасных отходов, тихо лежала батарейка и ждала своего часа…