Великое молчание за бешеные деньги

Я спросил на входе:
— Скажите, а если я буду молчать изо всех сил, мне вернут хотя бы половину денег?
Девушка с глазами цвета смузи посмотрела на меня с жалостью, какую испытывают к людям, жующим пластиковую упаковку от колбасы.
— У нас, — говорит она шепотом, чтобы не спугнуть ауру, — молчание класса «Люкс». Это когда вы молчите, а мы делаем вид, что это имеет глубинный смысл. За отдельную плату можно не дышать правой ноздрей. Это открывает финансовый канал.
Жена Лена собрала чемодан за три минуты. Она кидала туда носки так, словно играла в дартс, целясь мне в совесть.
— Езжай, — сказала она. — Или ты привезешь оттуда просветление, или можешь оставаться там и работать удобрением для лотосов.
В общем, я поехал.

Ретрит «Немота и Греча» находился в таком глухом лесу, что туда даже комары летели со своим пайком. Воздух стоял такой густой, что птицам приходилось не лететь, а прокладывать тоннели.
Нас выгрузили. Пятьдесят человек. Люди приличные. Видно, что у каждого высшее образование и серьезная стадия невроза. Все в белом. Как в психиатрической клинике, только за свой счет.
Главный Наставник вышел к нам. Борода у него начиналась от глаз и заканчивалась где-то в районе солнечного сплетения, скрывая улыбку, если она там вообще была.
— Добро пожаловать, — прошелестел он. — Правило одно. Ртом — не звука. Говорит только Дух. Тело — это темница. Забудьте о теле.

Легко сказать. Когда тебя кормят замоченной с вечера крупой, о теле забыть невозможно. На второй день мое тело напомнило о себе так, что дрогнули стекла.
В городе мы себя не слышим. Гудят машины, орут начальники, бубнит телевизор. А там, в лесу, тишина такая, что слышно, как у муравья скрипят суставы.
Мы сидели в зале для медитаций. Полсотни человек в позе «затекший бухгалтер». Тишина звенящая.
И тут мой желудок понял, что его предали.
Вместо переваривания бифштекса ему подсунули мокрую кашу. Он обиделся. Сначала он издал звук, похожий на скрип старого дивана, на который с разбегу сел бегемот.
«Вззз-ууууп!»
Соседка справа, женщина монументальная, похожая на памятник самой себе, открыла левый глаз.
Я покраснел. Пытался объяснить ей взглядом: «Мадам, это не я. Это карма выходит!».
Но процесс пошел. Желудочно-кишечный тракт вступил в дискуссию с мозгом. Это были не просто звуки. Это был сложный гидравлический процесс перекачки жидкостей по трубам разного сечения.
— Брр-люм… Пщщ… Оххх…
Звучало так, словно кто-то в животе пытается завести старый мотоцикл, а он чихает и глохнет.
Я пытался маскироваться. Как только внутри начиналось бурление, я начинал имитировать активную деятельность. Шуршал одеждой. Скрипел паркетом. Один раз, предчувствуя мощный залп, я громко ударил себя пяткой в лоб, изображая йогу высокой сложности.
Наставник подошел бесшумно, как тень отца Гамлета.
Он положил руку мне на плечо и пальцем указал на дверь. Без слов. Жест означал: «Ваш внутренний мир заглушает сигналы из космоса. Выйдите вон».

На пятый день начались галлюцинации.
Мне приснилась котлета. Она была прекрасна, как Венера Милосская, только с руками, и в руках она держала соленый огурец. Я проснулся от собственного крика «Горчицы!», но так как кричать было нельзя, получилось только «Гхрр-чии…». Соседи решили, что я постиг дзен и заговорил на древнешумерском. Меня стали уважать. К моему коврику подкладывали лишнюю ложку гречки, как дань божеству.

К концу смены я деградировал окончательно. Слова в голове рассосались за ненадобностью. Мысли стали короткими, как команды собаке: «Есть». «Спать». «Чешется».
Финальное собрание. Нам разрешили говорить.
Наставник сияет, борода его топорщится от святости.
— Скажи нам, брат, — обращается он ко мне. — Что ты обрел?
Я встаю. Я помню, что хотел сказать что-то умное. Про потоки, про энергии, про вибрации.
Я открываю рот. Язык — ватный. Челюсть забыла траекторию движения. Связки атрофировались.
Вместо «Благодарю вас за мудрость», из меня вылетает низкое, утробное:
— М-м-мы-ы-ы… Гр-р-р…
В зале повисает тишина. Наставник поднимает палец.
— Слышали?! — восторженно шепчет он. — Мычание! Первородный звук Вселенной! Ом! Он вернулся к истокам!
Все аплодируют. Дама-памятник плачет от умиления. Я кланяюсь и урчу животом на бис.

Дома жена встретила настороженно.
— Ну? — спрашивает. — Явился?
Стоит, руки в боки, скалка наизготове — классическая мизансцена. Раньше я бы сказал: «Лена, убери орудие пыток, я устал». И мы бы скандалили до полуночи.
А тут я стою, смотрю на нее. В голове пустота, звонкая и чистая.
— У? — говорю я.
— Что «у»? — злится Лена. — Денег нет, сам тощий, глаза дурные. Где результат?
Я подхожу к холодильнику, показываю пальцем.
— Ы!
— Есть хочешь? — догадывается она.
Я киваю с энтузиазмом китайского болванчика. Сажусь, ем. Она рассказывает, как ее достали на работе, как подорожал ЖКХ, как сломался кран. Я жую и молчу. Иногда, в паузах, делаю многозначительное: «Хм?».
Через час Лена вдруг замирает, смотрит на меня с обожанием.
— Господи… Какой же ты стал… Мудрый. Внимательный. Глубокий! Раньше всё «бу-бу-бу», перебивал, спорил. А теперь — слушаешь! Золотой мужик!
Она целует меня в лысину. А я сижу, сытый, молчаливый, и понимаю страшную истину. Эволюция сделала круг. Человек разумный — это ошибка. Человек мычащий — вот венец творения и залог счастливого брака. Главное теперь — случайно не выучить алфавит обратно.