В потоке фановой трубы

Граждане... Скажем так. Эволюция — штука хитрая.
Раньше как было? Человек взял палку — стал обезьяной. Бросил палку, взял смартфон — стал блогером. Прогресс.
А теперь? Теперь мы развиваемся внутрь. Глубоко внутрь. Настолько глубоко, что снаружи уже ничего не осталось. Одни границы.
Вот молодая семья. Петенька и Люсьенька. Интеллигентные люди в третьем поколении. У него дедушка очки носил, у нее бабушка на фортепьяно... смотрела. Решили они жить по-новому. Без насилия. По "новой этике".

Договорились: прежде чем что-то сказать, надо убедиться, что партнер в "ресурсе". Это, знаете, как прежде чем войти в туалет, надо постучать. Только тут ты стучишь человеку прямо в душу. А там занято. Там — дзен.

Утро. Петенька просыпается. У него задача мирового масштаба: прибить полочку. Полочка лежит три месяца. Она уже сама просится на стену, она уже корни пустила в ламинат.
Петенька берет молоток. Вещь тяжелая, грубая, аналоговая. Ему нужны гвозди. Гвозди у Люсьеньки, в шкатулке из-под праха надежд... то есть из-за под ниток.
Он подходит к жене. Люсьенька сидит на коврике для йоги. В позе... ну, скажем, «грустного кузнечика». Глаза закрыты. Ноздри раздуваются, как у лошади перед барьером. Дышит. Громко. Будто не воздухом дышит, а пылесосит астрал.

Петенька мнется. Ему неудобно. Гвоздь жжет руку.
— Люсьенька... — шепчет он, стараясь не создавать звуковых вибраций. — Свет мой зеркальце...
Молчание.
— Люся, — чуть громче. — Прости, что я вторгаюсь в твою ментальную капсулу своим грубым материализмом.
Люсьенька открывает один глаз. Глаз смотрит на мужа как на плесень в элитном сыре. Без ненависти, но с брезгливостью.
— Петр, — говорит она голосом, которым обычно объявляют задержку рейса. — Ты не видишь? Я заземляюсь.
— Вижу, — кивает Петенька. — Ты практически уже чернозем. Но мне бы... гвоздики подержать. Пока я, так сказать, пенетрирую стену.
— Гвоздики? — Люсьенька медленно выпрямляет чакру. — Металлические, острые предметы? Ты хочешь нарушить мою ауру агрессивной энергией металла? У меня сейчас, Петр, состояние потока. Я — река. А ты в меня — гвозди?
— Ну полочка же... — скулит Петенька.
— Нет у меня ресурса, — отрезала жена. — Мой эмоциональный контейнер переполнен. Я чувствую токсичные вибрации от дрели. Дрель нарушает границы тишины. Уйди в себя и там сверли.

Петенька вздохнул. Положил молоток. Полочка упала. На ногу. Больно, но кричать нельзя — крик неэкологичен. Это абьюз барабанных перепонок партнера.
Пошел на кухню. Там — инсталляция "Гибель Помпеи".
Гора посуды. Тарелки присохли друг к другу насмерть. Кастрюля с остатками гречки уже начала формировать собственную цивилизацию, там, кажется, уже изобрели колесо и готовятся лететь в космос.
— Люся! — кричит он из кухни, забыв про этику. — Почему посуда грязная?
Из комнаты доносится спокойный голос:
— Я не смогла договориться с губкой. У нас с ней конфликт интересов. Она шершавая, а я ранимая. К тому же, вода из крана текла как-то... пассивно-агрессивно. Я не в ресурсе бороться с жиром, Петя. Жир — это часть вселенной. Прими его. Проработай это.

Петенька хочет проработать это с помощью истерики, но сдерживается. Подходит к мусорному ведру. Оно полное. С верхом. Оттуда на него смотрит банановая кожура. Смотрит с укором.
— А мусор? — спрашивает он в пространство.
— Мусоропровод токсичен, — отвечает голос жены. — Там плохая энергетика. Я не могу туда идти, пока не восстановлю свой кокон. Вынеси сам. Если ты, конечно, в моменте.
— Я не в моменте! — взрывается Петенька. — Я в... — он подбирает слово, — я в удивлении!
Тут на кухню выходит кот. Барсик.
Барсик — существо простое. У него нет чакр, зато есть потребности. Он смотрит на пустую миску. Потом на Петеньку. Потом на Люсьеньку, которая продолжает изображать кузнечика в нирване.
Барсик мяукает.
— Тише! — шипит Люсьенька. — Кот нарушает мои звуковые границы!
Барсик, недолго думая, понимает: если границы нельзя нарушить звуком, их можно нарушить жидкостью.
Он подходит к тапкам хозяина. Тапки — они мягкие, они всё стерпят. И, глядя прямо в глаза Петеньке, заявляет о своих правах.
Пш-ш-ш...
Петенька смотрит на это.
— Это что?! — шепчет он.
— Это, — философски замечает жена, не открывая глаз, — кот очерчивает свою территорию. Он имеет право на самовыражение. Прими это, Петя. Это не моча, это манифест.

В квартире сгущается атмосфера. Пахнет манифестом, засохшей гречкой и разбитыми надеждами.
Петенька садится на табурет. Табурет шатается — у него тоже нет ресурса стоять ровно.
И тут... Снизу, из-под раковины, раздается звук. Не дзеновский. А вполне конкретный, утробный звук: "Бр-р-р-хлюп!".
И затем: Ш-ш-ш!
Это прорывает трубу. Не ментальную, а чугунную. Ржавую, советскую трубу, которая не знала ни этики, ни границ.
Вода хлещет черная, веселая. Она быстро заполняет пространство, игнорируя эмоциональное состояние жильцов.
— А-а-а! — кричит Люсьенька, выскакивая из нирваны прямо в лужу. — Мои чакры! Мой коврик! Петя, сделай что-нибудь! Ты же мужчина! Будь в ресурсе, сволочь!
Петенька мечется. Пытается заткнуть трубу полотенцем. Полотенце "Вам, любимые" моментально становится черным.
— Звони! — визжит жена. — Звони специалисту!

Приходит "специалист". Дядя Вася из ЖЭКа.
Человек-гора. Человек-эпоха. На нем комбинезон цвета "грусть октября" и сапоги, которые видели падение Римской империи. От дяди Васи пахнет не сандалом, а вчерашним днем и чуть-чуть бензином.
Вася заходит в кухню, где вода уже по щиколотку. Шлепает сапогами. Смотрит на Люсьеньку в лосинах, на мокрого кота, на Петеньку с полотенцем.
Достает разводной ключ. Инструмент тяжелый, как судьба России.
— Ну шо? — спрашивает Вася. Это не вопрос, это утверждение.

Петенька, по привычке, начинает интеллигентно:
— Василий... Уважаемый... Тут вот такая оказия... Скажите, насколько экологично для вашего внутреннего ребенка будет сейчас вмешаться в эту гидрологическую катастрофу?
Василий замирает. Ключ в руке застывает. Он смотрит на воду. Смотрит на Петеньку.
Потом медленно поворачивает голову. В его глазах читается бездна. Не та бездна, куда глядишь ты, а та, которая уже плюнула в тебя обратно.
— Чаво? — гудит он.
Люсьенька встревает:
— Муж спрашивает, — истерично поясняет она, — есть ли у вас ресурс, чтобы перекрыть вентиль без травмы для вашей психики? Мы заботимся о вашем комфорте!
Василий сплевывает. Но не на пол, в воду же все равно.
Он делает вдох. Глубокий. Такой вдох обычно делают перед тем, как поднять штангу или объявить войну.
— Значит так, — говорит Василий тихо, но слышно даже коту, который спрятался на шкаф. — Ресурс, говоришь? Психика?
Он показывает разводным ключом на хлещущую трубу.
— Вот эта хреновина, — (Василий использует другое слово, короткое и емкое, означающее женский детородный орган в состоянии крайнего удивления), — она ваши границы вертела на... — (Василий называет ось вращения, подозрительно похожую на мужской детородный орган).
— Если я сейчас, — продолжает он, наливаясь багровым цветом, — этот вентиль не закручу... то весь ваш ресурс... весь ваш, извиняюсь, внутренний мир... всплывет на первом этаже вместе с, простите, дерьмом соседей сверху!
— Ой, — говорит Люсьенька.
— Экологично ему! — гремит Василий, ныряя рукой в черную жижу. — Внутренний ребенок! Мой внутренний ребенок хочет водки и огурца! А не в вашем, блин, «потоке» купаться!

Хр-р-рясь!
Одно движение. Вода умолкает. Наступает тишина. Звенящая.
Василий встает. Вытирает руку о штанину. Смотрит на притихшую пару.
— Две тысячи, — говорит он. — И бутылку. За вредность.
Петенька судорожно кивает. Он бежит в комнату, хватает заначку. Люсьенька сама (!) несет стакан.
Они смотрят на Василия с благоговением.
Он выпил. Крякнул.
— Заземлился, — резюмировал сантехник. — А теперь... пойду я. У меня еще в пятой квартире... "чакра" засорилась.
Дверь хлопнула.
Петенька и Люсьенька остались одни посреди мокрой, грязной кухни.
Люсьенька посмотрела на мужа. В её глазах больше не было потока. Там был ужас и понимание.
— Петь... — тихо сказала она. — Вынеси мусор, а? А я... я пока пол помою.
— Сейчас, — кивнул Петя. — Сейчас. Я только тапки помою. И кота... накормлю.
Они переглянулись.
Где-то далеко гудел лифт, увозя токсичного Василия, который только что спас их хрупкий, богатый внутренний мир от затопления суровой реальностью.
Барсик слез со шкафа и подошел к миске. Границы границами, а жрать-то хочется.

Граждане... Если у вас прорвало трубу — не ищите ресурс. Ищите разводной ключ. Оно как-то... надежнее выходит. Честное слово.