Сотри и Помни

Лекция по теории информации плавно перетекла в практическое занятие, где предстояло продемонстрировать понимание алгоритмов сжатия данных. Доцент Крылов, невысокий мужчина с пышной седой шевелюрой и вечно усталыми глазами, по очереди вызывал студентов к доске для решения задач. Очередь неумолимо двигалась по списку группы, приближаясь к фамилии «Соколов».

— Следующий… — Крылов поправил очки и вгляделся в список. — Соколов. Пожалуйста, к доске. Задача на применение алгоритма Хаффмана.

Роман медленно поднялся с места. В кармане он нащупал маленький осколок серебра от подвески, который носил с собой со дня таинственного ночного визита. Этот крошечный фрагмент стал для юноши чем-то вроде талисмана, источником уверенности в моменты, когда реальность становилась слишком давящей. Но сегодня даже прикосновение к холодному металлу не принесло обычного спокойствия.

Путь от парты до доски казался бесконечным, как в тех кошмарах, где пытаешься бежать, но ноги увязают в вязкой субстанции. Каждый шаг отдавался в ушах громким стуком, хотя на самом деле Роман двигался почти бесшумно. Взяв мел — слишком короткий обломок, оставляющий на пальцах белый порошок — он повернулся к аудитории.

Тридцать пар глаз смотрели на него с разной степенью интереса: кто-то с безразличием, кто-то с лёгким любопытством, некоторые даже не подняли головы от своих тетрадей или телефонов. И только один взгляд — стальной, оценивающий — принадлежал Лере. Их глаза встретились на долю секунды, и Роман почувствовал, как горло сжимается, словно невидимая рука перекрыла доступ воздуха.

— Мы ждём, Соколов, — голос доцента вернул его к реальности.

Роман прочистил горло и начал объяснять алгоритм Хаффмана — метод оптимального префиксного кодирования для сжатия данных без потерь. Пальцы двигались по доске, чертили дерево кодирования, расставляли частоты символов, назначали битовые коды. Мысленно юноша был уверен в каждом шаге — этот алгоритм он мог бы объяснить даже во сне. Но губы не слушались, слова застревали и путались.

— При построении дерева мы… мы берём два символа с наименьшей ча-частотой и… — голос предательски дрогнул, — объединяем их в один узел, сумма… суммарная частота которого…

Где-то в задних рядах послышался приглушённый смешок. Роман сделал глубокий вдох и продолжил, стараясь говорить ровнее:

— Затем процесс повторяется рекурсивно, пока не останется… не останется один корневой узел…

Мел неожиданно сломался в пальцах, оставив на доске неровную черту вместо линии дерева. Новая волна смешков прокатилась по аудитории. Студент нагнулся, чтобы поднять упавший кусочек, но тот выскользнул из вспотевших пальцев и откатился дальше. Смешки переросли в сдержанное хихиканье.

— Продолжайте, Соколов, — произнёс доцент с нескрываемым раздражением.

Роман взял с кафедры новый кусок мела и попытался восстановить прерванное объяснение, но мысли путались, а язык словно распух во рту, отказываясь формировать слова. Формулы и определения, которые знал наизусть, внезапно покрылись туманом, как экран компьютера от конденсата.

— В результате каждый символ получает уникальный код, длина которого… длина которого обратно про… пропорциональна…

И тут случилось непоправимое — мозг как будто замкнуло. Вместо «частоте встречаемости символа» Роман произнёс:

— Пропорциональна симпатичности… симметричности… чёрт… частоте встречаемости.

Аудитория взорвалась смехом. Кто-то в задних рядах даже зааплодировал. Соколов замер, ощущая, как кровь приливает к лицу, шее, ушам, превращая его в живой маяк смущения. Он попытался исправиться, но каждое новое слово только усугубляло ситуацию, погружая глубже в болото унижения.

И тут, перекрывая гул смеха, прозвучал её голос — чёткий, ясный, с идеально рассчитанной громкостью, чтобы услышали все:

— Милашка старается.

Три слова, произнесенные с холодной, отточенной иронией, попали точно в цель. На мгновение смех стих — все осмысливали сказанное — а затем вспыхнул с новой силой, теперь уже не просто весёлый, а откровенно издевательский. «Милашка старается» — эти слова висели в воздухе как приговор, как клеймо, которое не смыть.

Роман физически ощущал, как краснеет лицо, как жар растекается от шеи к ушам, как пот выступает на лбу и над верхней губой. Он инстинктивно попытался сделаться меньше — плечи опустились и сжались, подбородок почти коснулся груди, взгляд уткнулся в пол. Каждая клетка тела кричала о желании исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь потрескавшийся линолеум прямо в подвалы института, где никто не найдёт его останки.

— Достаточно, — голос доцента прозвучал как из другого измерения. — Садитесь, Соколов. Кажется, сегодня не ваш день. Кто может правильно объяснить алгоритм?

https://author.today/reader/507157