Литературный детектив. Истоки писательского воображения

Воображение — это нечто такое, чего многие

просто не могут себе представить.

 Габриэль Лауб

Хемингуэй когда-то сказал, что лучшей начальной школой для писателя считает несчастное детство. Как ни парадоксально, это глубоко верно. Казалось бы, для писателя полезней атмосфера любви, хорошее образование, знание нескольких языков, а дети разведённых родителей нередко озлоблены, замкнуты и молчаливы. Братья и сестры вымещают тревогу друг на друге, а наиболее уязвим при распаде семьи единственный ребёнок. И без влияния отца у ребёнка страдают математические способности…

Да-да, но как оказалось, на самом деле-то высокий уровень творческих способностей отмечается как раз у несчастных детей, а умственные способности выросших без отца на поверку куда выше, чем у детей из полных семей.

Давайте проанализируем вместе. Я как раз перебирала русских классиков.

Жуковский – незаконнорождённый сын помещика Афанасия Бунина и пленной турчанки, привезённой крепостными Бунина, участниками русско-турецкой войны. Фамилию ребёнок получил от жившего в имении бедного белорусского дворянина Андрея Жуковского, который стал крёстным отцом ребёнка и затем его усыновил. Незадолго до рождения Василия, Бунины потеряли своего последнего сына Ивана, и жена Бунина воспитала новорождённого как родного сына. Потом Афанасий Бунин умер, не оставив сыну и полушки. Малышу на момент смерти отца не было и девяти лет. Таким образом – никакого влияния отца здесь не наблюдается. При этом едва ли умный мальчик не понимал своего двойственного положения в доме и не страдал от него.

Далее – Пушкин. Отец — Сергей Львович, светский острослов и поэт-любитель, мать Надежда Осиповна – внучка Ганнибала. Из восьми их детей, кроме Александра, выжили дочь Ольга и сын Лев. Надежда Осиповна была строга с детьми, любимцем отца и матери был сын Лев, отношения же Пушкина с матерью всегда были холодными. С отцом – тоже. Достаточно сказать, что у поэта нет ни одного стихотворения, посвящённого родителям: он никогда не упоминает ни отца, ни мать. Зато упомянута, и не раз, няня Арина Родионовна. «Подруга дней моих суровых» – это поэт говорит о детстве. С шести лет мальчика сбыли с рук в пансион. Таким образом, влияние отца минимально, и семья вовсе не значима в духовном и умственном развитии гения.

Лермонтов… Юрий Петрович охладел к матери Лермонтова по причине её женской болезни, завёл интимные отношения с бонной своего сына, молоденькой немкой, и, кроме того, блудил с дворовыми девками. Буря разразилась после поездки семьи к соседям Головниным. Марья Михайловна стала упрекать мужа в измене, и тогда раздражительный муж ударил жену кулаком по лицу. С этого времени с невероятной быстротой развилась чахотка Марьи Михайловны, которая и свела её в могилу. После смерти и похорон жены Юрию Петровичу ничего более не оставалось, как уехать в своё собственное тульское имение, оставив сына на попечение тёщи. Памятник матери поэта венчает сломанный якорь — символ несчастной семейной жизни. Прожила она неполных двадцать два года. Лермонтов в юношеских произведениях весьма точно воспроизводит события своей личной жизни. Отец не имел средств воспитывать сына, и Арсеньева, имея возможность тратить на внука «по четыре тысячи в год на обучение разным языкам», взяла его к себе с уговором воспитывать до 16 лет, сделать своим единственным наследником и во всём советоваться с отцом. Но последнее не выполнялось: свидания встречали непреодолимые препятствия со стороны старухи. Впрочем, неизвестно, насколько отец был настойчив в желании часто видеть сына. Ребёнок сознавал противоестественность этого положения. Его окружали любовью и заботами — но Лермонтов в детские годы был агрессивен, страдал золотухой, и сам признавал влияние болезни на ум и характер: «Он выучился думать… Лишённый возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой. В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страданья тела, увлекаясь грёзами души…» Это раннее развитие стало для Лермонтова источником огорчений. В угрюмом ребёнке росло презрение к людям и ранняя вседозволенность сделала из него подлеца. Не будем подробно рассказывать о дурных случаях детства поэта, но заметим, что влияние несчастья поэтом отмечено, а влияние семьи – нет.

Николай Гоголь. Его детство было омрачено дурным здоровьем, он был хилым и болезненным. До него у матери дважды рождались мёртвые дети. Отец Гоголя, Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский умер, когда сыну было пятнадцать лет. Умер и брат. Боль за болью. Отношение же Гоголя к матери было в высшей степени странным. Его «почтительная сыновья любовь» к ней уживалась с нежеланием её видеть. Он находил разные предлоги, чтобы не приезжать, отговаривался делами, нездоровьем и тем, что он дома испытывает хандру. Он писал: «Когда я был в последний раз у Вас, я думаю, сами заметили, что я не знал, куда деваться от тоски. Я сам не знал, откуда происходила эта тоска…» Гоголь нигде и никогда не называет свое детство счастливым.

Тургенев. Там ещё хуже. Его мать была чрезвычайно нервной и властной. Её озлобленность из-за обострявшегося конфликта с мужем выплёскивалась на детей, которых она секла собственноручно и жестоко. Широко известен эпизод, когда мать заподозрила сына в каком-то не совершённом поступке. «Одна приживалка, уже старая, донесла на меня моей матери, – рассказывал Тургенев. – Мать, без всякого суда, тотчас начала меня сечь, – секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня наказывают, приговаривала: «Сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя!» На другой день, когда мальчик отказался признать за собой какую-либо вину, наказание повторилось, на третий – тоже. Мать заявила, что будет сечь его до тех пор, пока он не признается в своём преступлении. И вот ночью, глотая горькие слезы, Ванечка собрал в узелок нехитрые пожитки и решил бежать из дому. «Я уже встал, потихоньку оделся и в потёмках пробирался коридором в сени, – вспоминал Тургенев. – Не знаю сам, куда я хотел бежать, – только чувствовал, что надо убежать, чтобы не нашли, и что это единственное моё спасение. Я крался как вор, тяжело дыша и вздрагивая. Как вдруг в коридоре появилась зажжённая свечка, и я, к ужасу своему, увидел, что ко мне кто-то приближается – это был немец, учитель мой. Он поймал меня за руку, очень удивился и стал меня допрашивать. «Я хочу бежать», – сказал я и залился слезами. «Как, куда бежать? – Куда глаза глядят. – Зачем?– А затем, что меня секут, и я не знаю, за что секут. – Не знаете? – Клянусь Богом, не знаю...» В итоге Тургенев вырос безвольным баричем. Личность была задавлена.

Фёдор Достоевский. Михаил Достоевский своих детей держал в «ежовых рукавицах», воспитывая в страхе и повиновении. Вспышки его гнева приводили в трепет всех домочадцев. Возможно, поэтому Фёдор Достоевский всю жизнь тяготился воспоминаниями о своём детстве, и в его творчестве нет никаких следов светлых воспоминаний об отце, которого потом за лютость убили крепостные. Но о матери Достоевский всегда отзывался с горячей любовью. И, размышляя в «Дневнике писателя» о «случайных семействах», он говорит: «Без святого и драгоценного, унесённого в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а все-таки эти воспоминания бессознательно да сохраняет. При этом самые сильные влияющие воспоминания всегда те, которые остаются из детства». С этим не поспоришь. Но влияние отца здесь тоже минимально и негативно.

Лев Толстой? Там и говорить не о чем. Он – четвёртый ребёнок в семье. Мать умерла через полгода после рождения дочери от «родовой горячки», когда Льву не было ещё двух лет. Летом 1837 года, когда Толстому было девять, внезапно умер отец, и трое детей поселились в Ясной Поляне под наблюдением Татьяны Ергольской и тётки по отцу, графини Остен-Сакен, назначенной опекуншей. Здесь Лев Николаевич оставался до 1840 года, когда умерла Остен-Сакен, потом дети переселились в Казань к новому опекуну — сестре отца Юшковой. Никакого ментального влияния отца нет, есть только смутная память о матери.

Антон Чехов. Общеизвестны слова Чехова: «В детстве у меня не было детства». Унизительные телесные наказания, тяжёлый трудовой режим, постоянное недосыпание, жестокость отца и его непомерные религиозные требования выродились в неприятие семьи и отвращение к вере. Ни о каком влиянии отца, кроме негативного, говорить не приходится.

Иван Бунин тоже вспоминает детство как «время несчастное, болезненно-чувствительное, жалкое», оно отмечено болезнью и смертью близких ему людей: умерла бабушка, потом на глазах его погиб один из деревенских мальчишек, вместе с лошадью упал в овраг, засосавший всадника вместе с лошадью. Потом смерть младшей любимой сестры. Отец пил, и каждый день дом был полон гостей, никто не заметил болезни ребёнка. «Я вдруг понял, что и я смертен, что и со мной каждую минуту может случиться то дикое, ужасное, что случилось с сестрой, и что вообще все земное, все живое, вещественное, телесное, непременно подлежит гибели, тленью, той лиловой черноте, которой покрылись губки сестры к выносу ее из дома. И моя устрашённая и как будто чем-то глубоко опозоренная, оскорблённая душа устремилась за помощью, за спасением к Богу…». Никакого положительного влияния отца мы тоже тут не наблюдаем.

Александр Куприн. Ему был всего год, когда его отец умер от холеры, а мать, оставшись совсем без средств, перебралась с детьми в Москву с целью дать им воспитание. Больших хлопот и унижений стоило ей определить дочерей в институты на казённый кошт, а сама она с сыном нашла приют в московском Вдовьем доме. Мать его была деспотична и требовала от мальчика беспрекословного подчинения. Даже когда дети Любови Алексеевны выросли, общение с матерью было тягостным для них. Детство Куприна было тесно сопряжено с постоянным ощущением приниженности и «второсортности». По свидетельству первой жены, однажды он сказал: «Каждый раз, когда я вспоминаю об этих ранних впечатлениях моего детства, боль и обида оживают во мне с прежней силой. Я опять начинаю недоверчиво относиться к людям, становлюсь обидчивым, раздражительным, и по малейшему поводу готов вспылить».

Ну, что, довольно? Или ещё Есенина вспомнить напоследок? Тот большую часть детства провёл в доме своего деда по матери. Семейная жизнь его родителей с самого начала не заладилась: то мать возвращалась к родителям, то отец уезжал на заработки в Москву, где работал в мясной лавке. Брак их, тем не менее, не распался, после Сергея со значительными перерывами родились дочери, Екатерина и Александра. Но ни о каком влиянии отца на сына речи тоже быть не может.

Неужели не было ни одного исключения?  Кажется, было. Это Набоков. Он единственный, кто говорил о своём «совершенном детстве», но, боюсь, это именно то исключение, которое подтверждает правило. Он родился в семье миллионера и жаловаться ему и вправду было не на что, хоть родители в итоге, кажется, тоже развелись.

Мне вообще-то казалось, что каждое дитя – художник, и трудность именно в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста, но  это не так. Для писателя сугубое значение имеет развитый ум, а если в детстве человек не имеет возможности развивать ум, когда же этим заняться-то? В человеке прочно и надёжно лишь то, что всосалось в первую пору жизни, тут Достоевский прав. Однако экскурс в детство национальных гениев пробуждает совсем другие мысли. Получается, что высокий уровень творческих способностей отмечаются у детей из несчастных семей, и ума тоже больше у детей, выросших без отца. 

Но почему?  Потому что в их случае в неспешный процесс формирования детского ума вторгается некое роковое обстоятельство. Я цитировала Бунина: «Я вдруг понял, что и я смертен, что вообще все земное, все живое, вещественное, телесное, непременно подлежит гибели, тленью, той лиловой черноте, которой покрылись губки сестры к выносу ее из дома...» Это – вторжение смерти, стресса из стрессов. 

Однако ужасный конец лучше ужаса без конца. Для ребёнка череда извечных скандалов родителей стоит единовременного прикосновения к тайне распада. Она каждодневно раскалывает для него мир на части. Но именно оба эти обстоятельства вынуждают ребёнка начать … думать. Не пассивно воспринимать информацию, а анализировать иррациональное. Вспомним  Лермонтова: «Он выучился думать. Воображение стало для него новой игрушкой. В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страданья тела, увлекаясь грёзами души…»

Дети из счастливых семей остаются детьми порой до двадцати, а некоторые – так никогда и не умнеют по-настоящему. Обделённые же семьёй начинают думать на десяток лет раньше сверстников, а детство – это когда в год укладывается целая эпоха. В итоге к двадцати годам они – ментально зрелые люди и, если пережитое в детстве их не сломало, значит, укрепило. Так появляются умные сильные люди.

 Помимо размышлений над несообразностями мира, в несчастном ребёнке растёт стремление отдохнуть от слишком тяжёлого для его лет труда мысли, и он уходит в мир иллюзий, в мир воображения. Гармоничное развитие интеллекта нарушается, страдают математические способности,  но сфера воображения чудовищно усиливается, – вот вам и готовый писатель и поэт.

P.S. Резонен вопрос: но если рядом с мальчишкой будет умный наставник-отец, неужели ребёнок сформируется глупцом? Нет. При условии, что отец вложит в сына всю душу и его собственная душа будет кристальна, он вполне может сформировать одарённого человека. Беда в том, что отцов с кристальными душами мало, и ещё меньше тех, кто готов посвятить всего себя детям.