Как открыть и сразу же закрыть Америку

Представьте, что вы – трепетный японский вьюнош, который случайно столкнулся с русским языком и он покорил вас сразу и навсегда.

Настолько навсегда, что вы решили его выучить и сделали это. А затем захотели донести его красоту до всех японцев и перевести произведение самого великого русского поэта и писателя Пушкина "Капитанская дочка".

Правда, благородное желание? Такасу Дзиске открыл Японии русского классика. Книга вышла в 1883 году. 

Но это – лишь первая часть любимого, но почему-то ни разу не поставленного в России Марлезонского балета.

Вторая часть – это то, что Япония много лет находилась в полной изоляции и читатели кроме собственных традиций в поэзии и прозе знали разве что китайские. Книги из Европы были близки и понятны японцам примерно как тексты древних египтян или рептилоидов. 

И переводчик не решился на близкий по смыслу литературный перевод. Ну как же, в диалогах о любви нет ни цветов, ни бабочек, в описании войны - никакого пафоса и самопожертвования. С заботой о своих соотечественниках он сделал рерайт "поближе к народу".
В результате Пуси-кин (так японцам легче произносить фамилию) как кусок рафинада растворился в японском чайном растворе.

Книга "Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России" была богато иллюстрирована, в многословных и пафосных японских фразах Александр Сергеевич едва ли смог бы узнать свой лаконичный слог.

У Марлезонского балета всего 16 частей. Но мы вас не будем мучить и остановимся на третьей.
Через три года, когда у японцев вырос интерес к американской культуре, книгу переиздали. Русские имена заменили английскими и не прогадали – "Жизнь Смита и Мэри" стала бестселлером.
У нас в России тоже были смелые рерайтеры, превратившие Пиноккио в Буратино, Волшебника страны ОЗ в волшебника Изумрудного города. Но мы верим, что во всем нужна мера. А когда адаптировать русские тексты берется японец, это все равно, что предложить Шнурову сделать перевод Шекспира – без мата цитировать классика уже не получится