Попаданец и коммунизм.
Автор: НиксерПопаданец и коммунизм.
Так уж исторически сложилось, что коммунизм и идеи марксизма для нас это прошлое. Нет его в книгах о будущем или в параллельных мирах.
Ник Перумов вообще отмечал, что даже сторонники советской власти практически не говорят о том, что составляло средоточие учения Маркса-Энгельса-Ленина. Не говорят о социальном переустройстве общества, движению к коммунизму и воспитанию нового человека. Нет больше в мире и реальных политических партий, которые заявляли бы своей целью построения коммунизма, отмену частной собственности, запрет на эксплуатацию человека человеком. КПРФ и КПК по сути не коммунистические, у них данный термин используется, как дань традиции, а не реальная политическая платформа.
Вообще больше двух десятков стран пережили эксперимент и их жители не хотят возвращается в те времена. Не верите? А Вы видели огромные народные митинги в честь 100 летнего юбилея октябрьской революции или создания СССР? Я вот тоже не видел. И вроде остались светлые воспоминания об СССР, столько достижений, причин для гордости. Но люди сожалеют не о недостроенном коммунизме, а о потерянной державе.
Массово верить в возможность построения коммунизма перестали еще во времена Брежнева. Сотни миллионов советских граждан хорошо уже понимали, что цель не достижима, но продолжали во всеуслышание врать, что они верят в эти идеалы. Везде вставляли реплики из Маркса, а самих воротило от лукавства, но ничего не могли с инерцией поделать. Брежнев по воспоминанию ближнего круга об советской идеологии отзывался крайне пренебрежительно.
В начале 1970-х годов родной брат Брежнева, Яков Ильич, спросил того, верит ли он в коммунизм. Как потом рассказывал сам Яков, Леонид Брежнев в ответ только и сказал: «Ты это о чём, Яша? Какой, <нецензурно>, коммунизм? Царя убили, церкви повзрывали, нужно же было народу за какую-то идею зацепиться…»
Канцлеру ФРГ Вилли Брандту при первой же встрече в 1970 году Брежнев рассказывал – с одобрением, от своего лица, как выражение своей позиции – антисоветские анекдоты. Одним из них был следующий: «Приезжает агитатор рассказывать колхозникам про великие достижения коммунистической партии по части благосостояния народа. Вот, говорит, товарищи, вы теперь все едите досыта, у всех есть крыша над головой, и одежды хватает, и деньги есть новые ботинки каждый год покупать! Тут ему бабушка-старушка из угла отвечает (по воспоминанию Брандта, озвучивая её, Брежнев перешёл на фальцет) – Ох, и правда! Прямо как при царизме!»
Рассказывал Брежнев тогда Брандту и политические анекдоты о себе самом. Судя по другому воспоминанию Брандта, один из этих анекдотов был такой: «Вот он, Брежнев, предстанет после смерти на том свете перед Николаем Вторым, и тот его спросит:
– Ну что, Леня, как там у нас дела? Армия сильная, в мире нас боятся?
– Да, Коль, мы пол-Европы завоевали и ещё дальше продвигаемся.
– Вот и хорошо. А как внутри страны власть, Лёнь, крепко всех держит?
– Крепко, Коль, не хуже чем при царях.
– А водка опять хорошая, как при мне, 38 градусов?
– Нет, Коль, теперь и все 40!
– Слушай, Лёнь, и стоило из-за двух градусов делать революцию?!»
Тот же Брандт и его люди вспоминали, что при следующей их встрече в Москве Брежнев сказал Брандту как бы от себя: «Знаете, что бы сказал Маркс, если бы он был жив сегодня? - Пролетарии всех стран, простите меня!» Эта история разнеслась от Брандта по Германии и Восточной Европе. Венгерский коммунистический чиновник, слышавший её, сказал, что был глубоко потрясён.
Сам Брандт рассказал при первой встрече Брежневу другой антикоммунистический анекдот: «В чём разница между социализмом и капитализмом? Капитализм – это эксплуатация человека человеком, а социализм – наоборот!» Как вспоминал Брандт, Брежневу этот анекдот понравился.
Генерал Бобков, ведавший в КГБ преследованиями диссидентов, сообщает: «Рассказывают о таком факте. Ещё в его (Брежнева) бытность секретарём обкома партии к нему пришли согласовывать вопрос об аресте какого-то человека за распространение антисоветских анекдотов. Брежнев потребовал выяснить, что это были за анекдоты и каким образом «антисоветчик» распространял их. Оказалось, один анекдот он рассказал в очереди за молоком, а второй — во время скандала в булочной, где продавали несвежий хлеб. – Арестовывать его не за что, – объявил Брежнев, – бороться надо не с теми, кто рассказывает анекдоты, а с теми, кто поставляет несвежий хлеб и создаёт очереди за молоком!»
Яковлев пишет: «…Я лично удостоверился, что, когда Брежнев говорил о важности идеологической работы, он лицемерил. Во время одного из сидений в Завидово Леонид Ильич начал рассказывать о том, как ещё в Днепропетровске (в конце 1930-х годов) ему предложили должность секретаря обкома по идеологии. «Я, – сказал Брежнев, – еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней…» Произнося всё это, Брежнев поднял голову и увидел улыбающиеся лица, смотрящие на меня. Он тоже повернулся в мою сторону. «Вот так», – добавил он и усмехнулся» (Яковлев сам был тогда завотделом пропаганды ЦК, так что Леонид Ильич ещё и ему именно как начальнику от идеологии хотел поднести прилюдный букетик этой репликой). Передавалась и другая его фраза с тем же отношением к делу: «Идеология? Это не ко мне. У нас в партии есть для этой тряхомудии Суслов».
По воспоминаниям племянницы, Леонид Брежнев во время одного разговора сказал: «Да вы что, какие реформы! Я чихнуть даже боюсь громко. Не дай Бог камушек покатится, а за ним лавина. Наши люди, – говорил он, – не знают ни что такое истинная свобода, ни что такое капиталистические отношения. Экономические свободы повлекут за собой хаос. Такое начнётся… Перережут друг друга».
В 1973 профессор А. М. Ковалёв, заведующий кафедрой научного коммунизма МГУ сетовал: «Как же так получается? Конечно, мир – это хорошо. Ленин тоже был за мир. Но ведь вот мы заключаем экономические соглашения с капитализмом на 30–50 лет… Подводим материальную структуру под мирные отношения. А вместе с тем и повязываемся накрепко с капиталистами. И помогаем им выходить из кризисов и т. п. Значит, мы исходим из того, что 30–50 лет там никакой революции не будет? Как же нам теперь преподавать научный коммунизм, говорить об умирающем капитализме?»
Де факто ориентиры были потеряны, в идеологи воцарилась лукавство. Недостатки, отставание и несуразицы замалчивались. По всем направления, будь то экономика или социальные проблемы, копились ошибки, но решать их было невозможно по тому, как надо было признавать то, что в принятых догматах не могло быть, по тому, что не могло быть по определению.
Как же так вышло то? Кара-Мурза основной причиной провала советского проекта называл догматизацию, было остановлено творческое осмысление марксизма. Если Ленин, Сталин и Дэн Сяопин выступали за то, что марксизм живое учение и нужно исходить от реальности внося коррективы. Так появился Ленинизм, Сталинизм и новое китайское понимание социализма, то в СССР произошла остановка развития. Проект умер пожалуй при Хрущеве и дальше несся лишь по заложенной в него инерции, накапливая ошибки, в плоть до 1991 года.
Литературный попаданец в прошлое ничего бы не смог кардинально изменить, если бы не стал разбирать сложившиеся догматы марксизма. Любые технологии из будущего, ослабления США и усиления СССР лишь бы отдали ли бы крушение. Набор правильных решений отдельной личности в истории, без изменения вектора, ведёт лишь к временным улучшениям.
Если мы определились в вопросе, кто виноват, то надо ответить на вопрос, что делать? Что нужно попаданцу в рамках литературы, что б не сформировался догматизм в СССР?
Я вижу три средства для её преодоления.
1. Наличие двух равноправных центров развития социализма. Один центр имеет склонность к догматизации. В идеале таким вторым центром могла бы стать единая социалистическая Германия в противовес СССР, но при не имении можно подумать и о других вариантах. Сила капитализма именно в множестве центров и готовности подстраивается.
К примеру выявленная Марксом тенденция капитализма к концентрации капитала в своем логическом завершении должно привести к одной единой планетарной корпорации, что в итоге приведет к потери эффективности. Капитализм же для борьбы с заложенными в своей основе губительным процессам вводит противовесы. Как законы по борьбе с монополиями, законы в поддержку малого бизнеса, прогрессивный налог и т.д.
2. Наличие реальной демократизации, а не только на словах. Маркс, Ленин и Сталин представляли социализм, как демократию, но недостижимую сразу. Конституция 1936 года должна была ввести реальные демократические методы в управление, но натолкнулось на противодействие номенклатуры, Сталин так и не смог решить данную проблему. В итоге до сих пор у нас в стране преобладает, так называемое "ручное управление".
3. Решить вопрос с мотивацией труда. На этом вопросе остановлюсь подробнее.
Если ужать работы Маркса до одного слово, то оно будет "эффективность". А вот если ужать марксизм, как учение, то это слово будет уже "справедливость". Марксизм, как учение все (как минимум в бытовом плане) понимают, как учение о справедливости. По тому, что Маркс увязал эффективность со справедливостью. Маркс считал, что эффективная экономика будет справедливой, продолжатели же поняли, что надо начать с справедливости, тогда будет и эффективность. При том справедливость понимали в уравниловки о которой у Маркса ничего не было сказано. Но как оказалось, это так не работает.
Ленинизм тоже исходил из того, что смена общественно-экономических формаций определяется не стремлением людей к абстрактной справедливости, а необходимостью беспрепятственного развития производительных сил общества. Социализм должен победить капитализм прежде всего экономически, за счет более высокой производительности труда.
Но высокопроизводительный труд на прямую зависит от стимулов и вот решения стимулирования в долгосрочной перспективе не смогли найти Маркс, Ленин, Сталин.
Решению этой проблемы должно было способствовать осуществление на практике сформулированного К. Марксом принципа распределения в соответствии с количеством и качеством труда. Если вознаграждение, получаемое работником, пропорционально количеству и качеству его труда, это является лучшим стимулом для проявления инициативы, творческого подхода и высокой производительности труда.
В реальности оплата труда далеко не в полной мере отражала истинный вклад работника в общее дело, а зачастую и совсем его не учитывала. Беда в том, что нет средств, позволяющих объективно, то есть независимо от воли людей, определять истинное количество и качество затраченного труда.
Капиталист выходит из положения, применяя субъективную оценку. Одновременно им учитывается и ряд факторов, которые поддаются только субъективной оценке - творческий подход, инициатива, уникальность квалификации, полезность фирме и т. п. Хозяин предприятия стремится сократить расходы на заработную плату своим работникам, но вместе с тем экономические обстоятельства заставляют его проводить политику стимулирования их высокопроизводительного труда. Законы рынка вынуждают капиталиста устанавливать величину оплаты труда наемных работников близкой к действительной стоимости их рабочей силы. Капитализм за счет использования субъективного подхода при оценке количества труда в большей мере воплотил принцип распределения по труду, чем социализм советского типа. По тому, как в СССР национализация промышленных предприятий привела к тому, что стоимость рабочей силы стала формироваться не в результате объективных (что пока невозможно) затрат труда по количеству и качеству или действий механизмов рынка и законов конкурентной борьбы, а под влиянием идеологизированной политики. СССР сравнивают с капиталистическим корпорациями, но труд в последних по обозначенной проблеме был более мотивированным.
В эпоху энтузиазма проблема трудовой мотивации имела второстепенное значение. Однако со временем она стала играть решающую роль. Не сумев дать трудящимся "по труду", государство не получало от них и "по способности". В последний период существования СССР для трудящихся были характерны творческая пассивность, незаинтересованность в интенсификации и повышении производительности своего груда. При этом за работником, независимо от результатов его деятельности, "бронировался" некий "уровень благ".
Мало того, советская система еще и подорвала такой способ мотивации, как свободу. Над всеми был начальник и как правило наверх пробивались не самые лучшие представители общества.
Что б раскрыть эту проблему в пример приведу литераторов с АТ.
Есть авторы, которые получают деньги в другом месте, а пишут от удовольствия выкладывая книги бесплатно и деньги для них не являются мотиватором. Это мотивация коммунистическая, она присуща всем людям.
Капиталистическая мотивация. Когда автор кроме самореализации еще и стремится заработать. Он заинтересован в качестве своего труда.
Советский социализм. Во-первых, всегда есть начальник, который сковывает свободную инициативу. Если литераторам еще в СССР давали относительно высокую свободу, то в других областях это сильно сковывало инициативу. Во-вторых, нет ярко выраженной финансовой мотивации. В итоге в РФ книги пишут наверное на порядок больше, чем в СССР.
Бухарин, как и затем Дэн Сяопин считали, что на благо социализма можно использовать хозяйственную инициативу даже буржуа. Дать рынку определять стоимость труда, дать возможность реализоваться личной инициативе и предпринимательству.
При Сталине в СССР были производственные артели, которыми компенсировали недостатки излишне централизованной экономики. Колхозы тоже форма свободного предпринимательства завязанного на прибыль. Но именно при Хрущеве колхозы, так и не стали реальными сельскими артелями перейдя де факто в форму совхозов, а с уничтожением производственных артелей в городе в СССР стал возможен в таких масштабах дефицит. По мнению западных экономистов невостребованность личной инициативы и предприимчивости самый принципиальный недостаток советской экономической системы.
А как вернуть предпринимательство, без эксплуатации человека человеком? Работать ведь на предпринимателя ("дядю"), который отбирает твой прибавочный продукт, тоже не прибавляет мотивации. Попробуем в рамках литературы решить данный вопрос с мотивацией.
И так, что можно сделать попаданцам в эпоху Сталина, если захотелось сохранить альтернативу капитализму?
За не имение формулы позволяющей определять истинную стоимость количества и качества затраченного труда признаем право на определение субъективным способом. Только капиталист не в одиночку определяет стоимость труда, а совместно с коллективом, в случае необходимости привлекая государственного медиатора. Советские артели в общем то сами всегда решали такие вопросы, сложнее с предпринимателями.
Предприниматель (капиталист) организовывает бизнес, проявляет инициативу, несет риски, следовательно качество труда его высокое. Но как оценить на сколько? В капитализме он сам и дает оценку, какое вознаграждение выделить из общего прибавочного продукта сотрудникам, а сколько себе. Как правило основной прибавочный продукт остается у него из которого идет дальнейшая капитализация и более высокий уровень жизни капиталиста. В предложенной схеме капиталист вначале выделяет средства на капитализацию, а расчет заработной платы включая своей выносит на утверждению рабочему коллективу. Если все согласны, то эксплуатации нет, рабочие подтвердили, что вознаграждение распределяется в соответствие с количеством и качеством вложенного труда. Проблемы споров решает государственный дипломированный медиатор, который должен понимать, что нельзя сильно ущемлять ни одну из сторон. Если же предприниматель наймет директора, который будет управлять всеми процесса, а сам устранится, скажем займется другим проектом, то и количество и качество (риски банкротства остаются на нем) его труда сильно просядет в старом бизнесе, что конечно отметит коллектив и вознаграждение упадет.
При этом за предпринимателем остается тот прибавочный продукт, который ушел в капитализацию бизнеса. Вот только при социализме все предприятия будут являться народными. Предприниматель им свободно распоряжается, инвестирует в него, продает, завещает, но при этом предприятие не является его. Как такое можно реализовать на практике? Для этого потребуется ввести трех уровневую не конвертируемую финансовую систему. По сути в СССР это и так было.
На первом уровне потребительский рубль. По сути привычная нам денежная единица. Свободно не конвертируется не только с иностранными валютами, но даже и с рублями других уровней. Обмен только через гос. банк с огромными ограничениями.
На втором уровне промышленный рубль. Только безналичный расчет между предприятиями.
На третьем уровне тоже безналичный золотой международный рубль. Нужен для торговли с капиталистами, жестко привязан к курсу золота и обменивается на золотые слитки по требованию иностранных государств. Выполняет роль резервной валюты, что б американцы потом не соскочили. Данный проект пытался реализовать Сталин, но не успел.
Нас же сейчас интересует соотношение потребительского и промышленного рубля. Обороты предприятия созданного предпринимателем идут в промышленных рублях, но под зарплату государство проводит обмен их на потребительские.
Приведу пример на условном Путилове. У него завод, которым он свободно распоряжается не имея над собой начальника. Свобода, одна из главных мотиваций человека. И он сам определяет сколько выделить на заработный фонд. При этом с коллективом у него есть договор по оценки труда в пропорциях. К примеру его качества труда, как организатора высоко ценится в 6000 потребительских рублей в месяц, у инженера 600 рублей, а у неквалифицированного рабочего 60 рублей. Эксплуатации нет в случае, если все согласны с оценкой качества труда. Все понимают, от чего зависит их оплата труда. При этом Путилов в этот месяц 6000000 промышленных рублей потратил на инвестиции. А допустим в следующем месяце Путилов не стал тратить на инвестиции, а все средства обменял в гос банке на потребительские рубли для фонда зарплаты и он тогда получит 60000, инженер 6000, а неквалифицированный рабочий 600 потребительских рублей.
Многие миллионеры живут на уровне среднего класса, тот же исторический Путилов ходил в потертом пиджаке. Форд хотел воплотить свою мечту, а не кататься на яхте и иметь тысячу прислуги в десяти дворцах. При такой системе остается свобода с творческим началом и пропорционально качеству труда оплата с высокой мотивацией.
При выходе на пенсию такой Путилов может на счету иметь десятки тысяч потребительских рублей и предприятий на десятки миллиардов промышленных рублей, которые он не может перевести в свою личную собственность. Предприятие же Путилов может передать своему сыну, если он захочет продолжать дело отца, подарить государству или даже продать, но вывести промышленные рубли он не может. Эти средства, что в промышленных рублях принадлежат народу, а он лишь ими распоряжается, куда инвестировать.
Вот такую альтернативу капиталистическому обществу может в рамках литературы предложить попаданец.