Тридцатый виток Сатурна 3-1

          Сделав большой круг через Аббатис и Коленкур, я наконец оказался на месте. Это был мой третий подход к Александру Дюма-сыну. Первые два раза оказались неудачными: сначала я не выдержал перспективу, потом было слишком пасмурно. Для того, чтобы рисовать здесь с натуры и передать то, что мне хочется, всегда нужно побольше света.Сегодня солнце уже забралось под мраморный балдахин и наполовину осветило лежащего, будто окаменевшего во сне Дюма. Большего и не надо. 

         Сцепленные руки, свободно раскинутые ноги и полное ощущение того, что если смотреть достаточно долго, то можно заметить, как он ворочается. Кто знает? Может быть по ночам он поднимается с каменного ложа и тяжелыми шагами идет на пятнадцатый участок, навестить свою возлюбленную Альфонсину дю Плесси?  

           Я сосредоточился, набросал основу и принялся выписывать детали. Дюма получался каким-то серым, беспокойным и угловатым, как гусеница, попавшая под колесо велосипеда. Наверно у моего таланта сегодня был тайм-аут, если, конечно, он, этот талант, вообще существовал. 

     Наконец мне хватило ума скомкать неудачный набросок и со злостью запустить им в наглого серого кота с разорванным ухом, который показался из-за соседней могилы и со скучающим видом наблюдал за моими муками творчества. Кот увернулся, потом  нехотя и нарочито медленно, будто подчеркивая, что делает это только для того, чтобы не нарушать заведенный порядок вещей, спрятался за гранитную плиту. А вот рисунок надо будет потом подобрать: я не особенно суеверен, но точно знаю, что ничего из своих вещей на кладбище оставлять не стоит. Даже, когда я чиню карандаш, очистки собираю в салфетку и уношу с собой. Такой вот педант.