Субботний отрывок. Точка невозврата: разрыв
Автор: RhiSh– Начало здесь –
– Куда нам идти?
– Важнее – как дойти. Хета с его весом мы далеко не дотащим. Ты удержишь Кусаку? Я бы попробовал в седло его положить, но она же станет прыгать и брыкаться… зараза…
Альвин, Энт… слова друзей плыли в густом маслянистом тумане, скрадывающем смысл реплик и обертоны голосов.
– Давай рискнём. Выхода-то нет. Только как ещё довезти Вила… Мы дураки, надо было взять двух лошадей…
– И ехать в тот же миг, как я его ощутил. Да что уж теперь. Ох, Аль, нет. Ты права, здоровенного Хета плюс Вила она не повезёт. Я могу на неё уложить Вила и сесть сам, это она позволит, но тебе придётся идти. А Хет останется здесь.
Вил смутно порадовался, что в полубессознательном, полудремотном состоянии он не видит взрыва ярости Аль – и что направлена ярость не на него.
Или… беспомощность. Что между ними творится?
– Тогда и я здесь останусь! Я не брошу его среди леса, это не обсуждается! Тут звери!
– Угу, – обронил беспредельно усталый голос Энта, – и ты от зверей его защитишь, предложив им сначала съесть тебя. Хватит глупить. Мы везём Вила в ближайший трактир, умоляем хозяина дать нам комнату и неситы, медвянки, чего угодно – и лечим его щёку. Потом возвращаемся за Хетом, везём туда же и снова умоляем разрешить устроить собачку если не в комнате, так хоть в сарае. Подозреваю, умолять придётся на коленях… мне, а тебе в это время красиво и грустно плакать.
– Я сейчас начну грустно плакать, – мрачно сказала Аль. – Без красоты. А вдруг тут с ним что-то случится? Это же несколько часов… и стемнеет вот-вот, как мы его ночью найдём-то?!
С огромным трудом Вил согнул руку, оперся ладонью о землю, привстал. Он думал, спину обожжёт болью, но не ощутил вообще ничего, будто бы унизительной порки и не было. Но как же… он ясно помнил всё: звук треснувшей ткани, потом свист плётки и алые всполохи боли от ударов, рассекающих кожу, плоть, едва ли не кости… а сейчас – ничего?!
– Я же сказал, лежи смирно!
Энт. Так много вины и испуга. Чтобы успокоить, Вил выдавил усмешку – и вот тут ощутил боль. Пламя, жгучий яд, всё вместе – и прямо на лице… если от лица вообще что-то осталось… он в ужасе стиснул губы, опасаясь закричать, и покорно лёг снова. Выдохнул – по крайней мере, он мог дышать – и осторожно произнёс:
– «Пирожок».
– Он бредит? – озабоченно осведомился голос Аль. Вил глотнул, собираясь с силами, и отчётливо выговорил:
– Трактир «Пирожок» ближе всех. Я там был. Хета на лошадь, я пойду сам. Энт!
Друг, видимо, сидел возле него – Вил тотчас же увидел склонённое над ним встревоженное лицо:
– Ты не можешь!
– Легко. Помоги встать. – И поднимаясь, опершись на руку Энта, не удержался: – Я думал, будет больнее… и куртку он порвал…
К тревоге прибавилось удивление:
– Куртка цела. О чём ты?
Огонь, пылающий на его щеке, растёкся внутрь: в горло, глаза, отнимая дыхание, ослепляя; стоять было так сложно, словно земля под ним обернулась потоками лавы. Но те раны на спине, ведь кровью должно залить и землю, и клочья одежды… Энт не может лгать, но Аль…
«Не покинет постели Рыцаря ради тебя…»
Руки Энта крепко обхватили его сзади, едва он пошатнулся. Он вырвался – точнее, попробовал.
– Не дёргайся. Не лучшее место и время падать. Твой плащ и так уж в грязи перемазан, а тебе сейчас надо быть Рыцарем… только не злись. Но иначе нам в трактире не поселиться.
– Он же рассёк и плащ, и куртку… и остальное. Вы не видели? Это было… хуже эллина.
– Ничего не было, – растерянно сказал Энт. – Ты стоял у дерева. Он напротив – далеко. Тебя он не касался. Пока не… взял Дашар… я не успел… – его голос затих. Вил закрыл глаза и резко, судорожно засмеялся.
– Иллюзия. Такая убедительная. А я поверил, повёлся… он лгал, ловил меня, а я… идиот, не вэй, а тупой ребёнок, неуч… а он ещё назвал меня магистром!
Сухой жёсткий хохот рвался и рвался из его груди, хотя каждый звук и вздох отзывался едкой вспышкой пламени. Но он смеялся, задыхаясь, давясь слезами и смехом, и не мог остановиться.
– Вил.
Аль подошла и обняла его за плечи. Он оказался между нею и другом, в руках обоих – снова, как во время Призыва. Её пальцы бережно скользнули по здоровой его щеке, запутались в волосах.
– Вил, не надо. Всё хорошо. Или скоро будет. Тише, ладно? Успокойся. Дай ране затянуться.
«Вил».
«Она нас не слышит?»
«Не пугай её. И меня. Дыши медленно и глубоко. И молчи. От смеха и слов у тебя идёт кровь, а несита закончилась».
«Плевать. Уведи её в замок, Энт. Луч вернётся. Уведи её!»
«Для этого мне надо её связать. И везти, как груз. И они будут брыкаться вдвоём с Кусакой».
Лицо Энта оставалось серьёзным, но речь разбавил смешок. Вот только веселья в нём не было.
«Ты точно сможешь идти? Со мной не надо играть в героя».
«Тут рядом. Разберись с Хетом, я подержу лошадь».
И шагнув к Кусаке, погладил мягкий влажный нос, ладонью и неощутимым касанием кружева, знакомясь и уверяя: все здесь свои, всё идёт своим чередом, не надо ни сердиться, ни бояться. Та вздёрнула губу и оскалилась, но всё же поняла и подобрела – как и почти все звери, общаясь с вэй.
Но когда Энтис и Аль принялись устраивать на её спине тяжеленного пса – по всем признакам мёртвого – даже вэйского таланта едва хватило, чтобы перепуганная такой ношей арасинка от них попросту не ускакала. Вил обхватил её за шею и приник к бьющейся лошади так тесно, что пряди его волос перемешались с шелковистой гривой; какой именно мелодией ему удалось утихомирить её, он не понял сам – поскольку в итоге сознание его оставило, и он шёл, вцепившись в Кусакин повод, не различая ни дороги, ни Энта, ни Аль. Щека горела. И где-то вдали и совсем рядом, у самого уха или в кружевах, звучал голос, сплавленный воедино с этим огнём, полный яда и острых лезвий – и дикой, неистовой красоты, манящей почти непреодолимо. Он тонул в море красоты и огня… но пальцы сжимали вполне реальную полоску кожи, лошадь сердито фыркала и норовила вырваться, её запах мешался с множеством запахов зимнего леса, а ещё Хета – особый аромат… и в проблесках ясного сознания он придерживал кое-как устроенного поперёк седла Хета – и самого себя, бредущего впереди с уздечкой в пальцах. Понимать он даже не пытался. Просто так было, и всё. Мысленной речи он больше не слышал, но и не нуждался в ней: сейчас Энтис и он слились воедино, глядя на мир двумя парами глаз (впрочем, его собственные почти закрывались), чувствуя разное – но где-то глубоко, в самой сути, струилась мелодия, наполняя жизнью не два, а одно кружево, одно общее сознание.
Не будь этого, он отпустил бы уздечку и ушёл – за красотой, куда властно манил тот голос… за избавлением от огня. Да и сейчас он мог бы уйти… но была и красота иного рода. И другой огонь. Аль.
Он подвёл их к задней двери «Пирожка» – той, что для своих. И видимо, причудливую компанию заметили ещё на подходе: навстречу выскочили трое работников, пара поварят, конюх и сама хозяйка, явно выдернутая от плиты: с раскрасневшимся лицом, спешно вытирающая руки о фартук. Но при виде них как-то сразу напряглась и насупилась. А мальчишки просто раскрыли рты.
Энтис выступил вперёд (рискованный шаг, учитывая выкрутасы негодующей Кусаки) и плавным движением опустился на колено, прижав сложенные руки к груди и не сводя с хозяйки глаз. Зрители впали в ступор – включая Вила. А женщина вроде даже побледнела… и почему-то на него лишь глянула, а дальше явно старалась не смотреть. Но всё между ними шло хорошо, за что же она сердится? Обиделась, что ушёл затемно, не попрощавшись?
– Умоляю, – очень тихо сказал Энтис, – позвольте нам ненадолго остаться. Нам нужна комната… и немного шина и лекарств… или его рана… – голос его едва заметно дрогнул. – Ваш дом был ближе всех… больше нам некуда… Я буду работать. Делать что вы скажете, – теперь у него дрожали и губы. – Это я виноват.
Хозяйка и её домочадцы с ошалелым видом созерцали склонённую голову и выпачканный в грязи плащ юного Рыцаря – который, судя по всему, вот-вот мог заплакать. Даже сквозь завесу пламени и тумана, почти лишившую Вила возможности чувствовать что-то, кроме боли, прорвалось нечто яркое – смесь восторга и смущения. Игра Энта убедила бы кого угодно… но Вил всё ещё мог смотреть его глазами – и знал, как много в притворстве правды. «Виноват». Ярко-алым, лимонным, безнадёжным. Энт и впрямь был на волос от слёз. И если так, то… Орден, вина и стыд… искупление? За что же?
– Не он, – как можно отчётливее произнёс он, не выпуская кусакиного повода. – А я. И ушёл. И потом не сдержался…
Трактирщица проницательно оглядела двоих орденских мальчишек, одного в крови, другого в полном раздрае, перевела взор на девушку с застывшим лицом и руками, стиснутыми на загривке пса, и требуемый вывод, очевидно, сделала.
– Виновата и я, – бесцветно промолвила Аль, – но никто не хотел… такого. И ещё у нас пёс… заболел. Ему надо немножко побыть в тепле. Просто полежать. Я могу работать тоже. Пожалуйста.
Вил пошатнулся вовсе не нарочно, однако очень кстати: люди отмерли и засуетились. Одного хозяйка погнала заварить шин, другого за одеялами, третьего за медвянкой. Конюх повёл Аль показывать, где можно устроить Хета, внезапно присмиревшая Кусака чинно топала следом: будто поняла, что сейчас неприятную ношу с неё снимут и накормят вкусным зерном. А хозяйка устремилась вглубь дома и по лестнице вверх, искоса поглядывая на шедших за нею друзей – точнее, по-прежнему на Энта. И не сказать, что ласково. Хотя говорила при этом с Вилом:
– Я вам прежнюю вашу комнату отдам, милорд, места там много. Две-то сейчас не сыскать, дом полон, по зиме оно и понятно. Кровать, правда, одна, ну да парни сейчас притащат раскладушки.
– Можно одну, – тихо сказал Энт, – мне одеяла на полу хватит. Где я могу отработать? В кухне, в конюшне?
– А петь вы умеете, милорд? – в прохладном голосе трактирщицы всё-таки обозначилась нотка участия: как-никак все в Тефриане знали, что нарочно Рыцари друг друга не калечат, а сгоряча каждый может сорваться и натворить бед, тем более когда речь о молодых парнях с оружием и красотках. А этот Рыцарь выглядел таким несчастным… к тому же она отлично помнила: второй сказал, что ушёл из замка из-за девушки, выбравшей его друга. Вот оно и сложилось одно к одному, дело ясное, ушёл да назад пришёл, сам же сказал: не сдержался…
– Да. Петь и играть на флейте и минеле. Это сойдёт за работу?
– А чего ж нет, – женщина хмыкнула: – Вот приятель ваш, хоть лорд, но с утра до ночи играл тут, да ещё за менестреля вступался: мол, все трудятся на свой лад, и коль человек от души старается и с талантом, так неважно, из Тени он пришёл или нет, а работает честно и не след его обижать. Наши-то крепко над его речами задумались… и с менестрелем тем обошлись по-хорошему. И слова-то верные он сказал, игра да пенье труд и есть. Уж сам-то трудился за четверых, я каждый вечер спать прогоняла, а то б и ночами не отдыхал бы.
– Он такой, – негромко сказал Энтис, покрепче подхватывая Вила под руку. – Он прав. Я могу тоже. Не меньше, чем он. А если надо, и на конюшне приберу, и помою посуду. И всё равно буду в долгу за вашу доброту… и вечно буду благодарен.
Хозяйка смутилась и заулыбалась, оттаяв окончательно.
– Отдыхайте! – она помедлила в проёме двери: – Вы, милорд, сегодня будьте с ним, ему оно нужнее, а работа до завтра подождёт.
– – –
Едва щёлкнул язычок замка, Вил рухнул поперёк кровати, не чувствуя сил даже на то, чтобы разуться. Энтис опустился на корточки и принялся стаскивать с него сапоги. Что при этом он переносит часть грязи с них на изрядно уже заляпанный плащ, его явно не волновало.
– Все решили, меня ранил ты. В ссоре из-за Аль. Раз она сказала – виновата.
– Так и задумано, – Энт сел на пол, вытянув ноги и положив голову на край постели, и глядел в потолок. – Иначе стали бы гадать и расспрашивать. Правды им знать нельзя ни в коем случае. Ты скоро сможешь убрать рану?
Вил вздохнул. Он и не надеялся, что вопрос не прозвучит… ладно, чем раньше он скажет, тем лучше. Хуже-то уже некуда.
– Я не смогу. Это не просто рана. Это метка… печать Луча. Она видна в кружевах. И неслышно её даже не коснуться. Лишь он может убрать её. Если к нему приду и назову учителем. И если у него будет хорошее настроение.
Он приподнялся на локте, пытаясь увидеть лицо друга: оттенок молчания совсем не радовал. В чём Энт-то виноват?
– Ты мог комнату просто попросить, – не понимая, он двинулся на ощупь, наугад. – Зачем вам ещё и работать?
– Замок близко. Нет причин доставлять хлопоты людям здесь, если Тень в двух шагах. – Энт помедлил. – А потом, прося как рыцарь, я обязан назвать своё имя. Для списков орденского долга королю. А я не хочу его называть.
– Из-за меня? – мрачно уточнил Вил. – Я знал, что втяну вас в беду. Пора нам разбегаться. Да не бесись ты! Сядь назад и послушай!
Его друг стоял у кровати на коленях, бледный, сверкая глазами, со стиснутым в злую упрямую линию ртом.
– Энт эджейан. Он же тебе сказал: брысь в замок и не смей больше попадаться. Яснее некуда. Вам с Аль есть куда от него спрятаться, вот и давай. Придёт он сюда, что делать будешь? Его не перехитришь, как трактирщицу!
– Никогда. Больше. Не смей так говорить.
Произнесённые шёпотом слова прозвучали как удары молотом по наковальне… вбиваясь прямо в кружево, в самую суть.
– Так я правду сказал, ты ж сам признался, что обмануть хотел, – Вил с невинным видом встретил его яростный взгляд, надеясь, что Энт в таком смятении немудрёному притворству поверит. – Хитрость иначе-то не назвать. Но Лучи видят…
И тут странное глубокое зрение вернулось к нему – и он увидел тоже. Себя глазами Энта, сквозь гнев, вину и протест… увидел своё лицо. Рану, нанесённую Дашаром.
Кинжалом не просто резанули по коже, им словно рисовали для забавы, несколькими глубокими росчерками пройдясь по всей щеке, от глаза до губ. И Вил понимал: шрам не исчезнет. Такие раны полностью не заживают. Щека навсегда останется уродливой мешаниной рубцов, а уголок рта уже сейчас искривился, съехав вверх, как у неумело вышитой тряпичной куклы. Дальше будет веселее: шрамы натянут кожу, глаз опустится, а рот потеряет форму настолько, что сомнительно, получится ли им петь… а главное, кому же захочется слушать того, чьё лицо будет пугать ребятишек до слёз и потом сниться им в кошмарах?!
– Почему ты мне не сказал?
Голос звучал хрипло, а в горле что-то застряло… что-то булькающее, колючее, едкое, словно в него силой влили кувшин степной мяты…
Энт молча отвёл взгляд. И значит, осознал Вил, он понимает. И всё это время старался на него не глядеть… и Аль не приходит, конечно, ей лучше в конюшне, на улице, где угодно, лишь бы не тошнотворное зрелище, которое он теперь… он навсегда…
– Почему ты не сказал?! – крик словно вырвался сам, он никак не мог остановить его; во рту, горле и груди плескалась степная мята, сжигая всё, чего не сжёг огонь, разведённый на его лице. – Вечно собрался отворачиваться?!
Он не помнил, как вскочил с кровати; руки вцепились в плечи Энта, так и стоявшего на коленях со склонённым лицом, завешенным волосами.
– Повернись, ну! Не можешь, так вали, выметайся отсюда в свой сраный замок или в трясины, во тьму! Хватит с меня тебя, твоего вранья, и её тоже, обоих, не хочу видеть вас больше никогда! И забудь моё имя. Исчезни из моей жизни. Немедленно.
Проклятие Звёздного Тигра. Том I – Путь Круга