Школа литературного мастерства 9. Эмоциональная тональность текста. "Мужской" и "женский" текст
Автор: Сабина ЯнинаДавайте сегодня поговорим об эмоциональной тональности художественного произведения и её взаимосвязи с идей произведения.
Одна из важнейших характеристик художественного текста, имеющая психолингвистическую природу, — это эмоциональная тональность, то эмоциональное чувство, которое рождает в авторе (читателе) текст.
Часто считают, что эмоцию, которая вызывает текст, вызывает идея текста, но это не так.
Рассмотрим для примера фрагмент из «Илиады» Гомера. Сегодня искусствоведы считают, что античная Греция дала такие словесные произведения, скульптуру и архитектуру, равных которым по смысловой глубине и её внешнему гармоничному выражению, эмоциональной напряжённости человечество ещё не достигло.
Вот несколько строк из «Илиады» Гомера. Описано, как старец — отец Гектора просит у победившего Ахиллеса тело поверженного сына, чтобы предать его погребению (Песнь 24).
Итак, отец беседует с убийцей сына, и вот какова эмоциональная тональность этого описания:
«Рек — и, стремительно встав, Ахиллес белорунную овцу
Сам закалает; друзья, обнажив и опрятав, как должно,
В мелкие части искусно дробят, прободают рожнами,
Ловко пекут на огне и готовые части снимают.
Хлеб между тем принесши, поставил на стол Автомедон
В пышных корзинах; но брашно делил Ахиллес благородный.
Оба к предложенным яствам питательным руки простёрли.
И когда питием и пищей насытили сердце,
Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу,
Виду его и величеству: бога, казалось, он видит.
Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,
Смотря на образ почтенный и слушая старцевы речи.
Оба они наслаждались, один на другого взирая».
Трагическая ситуация — и радостью, как её эмоциональным результатом, пропитан весь приведённый фрагмент, тональность описания приготовлений к пиру, создаваемую эмоционально «пафосными» словами восторга и счастья, покоя и красоты жизни.
Участники ситуации — мужи благородные, и следовательно, прекрасные. Они воспитаны в благородстве. Это не natura naturans («природа как она есть) — это natura naturata, природа оестествлённая; но это не вымысел. Между вымыслом и идеалом — пропасть.
Итак, гармония художественного текста, как и всякая гармония, создаётся и автором, и героями (персонажами) сознательно, создаётся культурой, а культура ориентирована на идеал, а не на норму.
И потому, эмоциональное переживание, как бы сильно оно ни было, культурой гармонизируется и эстетически очищается, и душа с помощью произведения искусства достигает высокого равновесного состояния.
Общий эмоциональный результат воздействия произведения искусства на читателя достигается возбуждением чувства радости, бодрости и катарсиса (античная эстетическая категория, не потерявшая своей актуальности — очищение страданием через искусство).
Эмоциональное переживание, как бы сильно оно ни было, культурой гармонизируется и эстетически очищается, и душа с помощью произведения искусства достигает высокого равновесного состояния.
Поскольку в основе текста, имеющего эстетическое значение (художественного текста), лежит любовь в её самом общем и в её конкретном (частном проявлении), то и общий эстетический результат текста может быть только положительным — очищающим, ободряющим, усиливающим автора (читателя).
Для современного искусства и современной литературы этот вывод ничуть не менее актуален, чем для гражданина античного полиса.
Приведём в доказательство афоризмы, которые показывают, что именно любовь есть конструирующий принцип романа, казалось бы, совершенно не соответствующего заявленному нами тезису «Москва — Петушки» Венички Ерофеева:
«Она — подошла к столу и выпила, залпом, ещё сто пятьдесят, ибо она была совершенна, а совершенству нет предела. Если человек умён и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомыслен, да умён — он скучным быть себе не позволит.
Да и зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того ещё и вкус? Совесть и вкус — это уж так много, что мозги становятся прямо излишними.
Случалось, конечно, случалось, что и она была ядовитой, но это всё вздор, это всё в целях самообороны и чего-то там такого женского… Во всяком случае, когда я её раскусил до конца, яду совсем не оказалось, там была малина со сливками.
Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой — меньше. И на кого как действует: один смеётся в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только ещё начинает тошнить. А я — что я? Я много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не рассмеялся, и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счёт и последовательность, — я трезвее всех в этом мире; на меня просто туго действует…
А какое мне дело! А вам — тем более! Пусть даже и неверна.
Старость и верность накладывают на рожу морщины, а я не хочу, например, чтобы у неё на роже были морщины. Пусть и неверна, не совсем, конечно, «пусть», но все-таки пусть. Зато она вся соткана из неги и ароматов. Её не лапать и не бить по ***алу — её вдыхать надо.
Я как-то попробовал сосчитать все её сокровенные изгибы, и не мог сосчитать — дошёл до двадцати семи и так забалдел от истомы, что выпил зубровки и бросил счёт, не окончив. Первая любовь или последняя жалость — какая разница?
Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость, а зубоскальства Он нам не заповедовал. Жалость и любовь к миру — едины. Любовь ко всякой персти, ко всякому чреву. И ко плоду всякого чрева — жалость».
Теперь о «мужском» и «женском» тексте.
На нашем сайте часто возникают споры о том, что такое «женский» и «мужской» текст, и существуют ли они в принципе. Поэтому я решила привести аргументы, которые прочитала в учебнике по современному писательскому мастерству.
Для решения этого вопроса ответим на вопросы:
1) Действительно ли различны мужской и женский художественные тексты?
2) В чем отличия?
3) Влияют ли они на оценку текста?
Для этого нужно, по крайней мере, знать, различны ли речь и речевое поведение мужчин и женщин не в художественном, а в обычном дискурсе, например, в бытовом, вседневном общении. Достаточно обратиться к этологии речи и лингвистике, точнее к социолингвистике.
И мы получим ответ: безусловно, да.
При этом различны:
— акустика речи (голос — тембр, чистота тона, высота — это очевидно), темп речи, интонация; длительность пауз;
— словарь, в частности — набор оценочных слов, слов категорической оценки (огромный, ужасный, ангел, отвратительно и пр.); богатство слов со значением эмоций (обожаю, ненавижу и пр.); ласкательных слов и пр;
— частота применения слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами;
— степень соблюдения языковой нормы в речи (у женщин — более нормативный, правильный, а следовательно, и более стандартный язык).
— синтаксис — от средней длины фразы (у женщин длиннее) — до её сложности и грамматической упорядоченности (у женщин фразы сложнее и построены «аккуратней», более литературно). У женщин восклицательных и вопросительных предложений заметно больше. У мужчин больше утвердительных предложений, они категоричней. У женщин больше устойчивых оборотов, «общих мест», цитатных высказываний.
Все выше перечисленные различия понятны, а вот далее идут различия, на основе которых возникают нарушения понимания, ведущие к конфликтам и разрыву отношений:
— у женщин гораздо чаще сообщения имеют двойное дно, и не одно (прямые значения сообщений реже, чем у мужчин); как правило, речь женщины более «иносказательна», метасообщений (переносных значений фраз) больше, чем прямых сообщений;
— женщина склонна искать в сообщении партнёра дополнительные или иные основные значения, чем прямое, и того же ожидает от него;
— женщины гораздо легче словесно выражают эмоции, причём нуждаются в словесном их выражении: «дел», «поступков» для них вовсе недостаточно; но они и значительно чаще переходят из крайности в крайность, что озвучивают вербально, так что для нормальной женственной женщины совершенно естественно сказать «я люблю тебя», а на следующий день — «ненавижу!»;
— у женщин иная «логика»: в теории аргументации одно из средств введения в заблуждение (уловка или ошибка в аргументации) так и называется — «дамский аргумент», и это термин. Это приём доведения высказывания оппонента до абсурда и опровержение его в такой «абсурдированной» форме.
Приведём пример нарушения понимания между мужчиной и женщиной в споре (пьеса Эжена Ионеску «Бред вдвоем», 1962).
Вот начало пьесы:
«Она. Ты мне сулил роскошную жизнь! Так где же она? А я ради твоих прекрасных глаз рассталась с мужем! Боже, какая я была романтическая дура! Да ведь мой муж был в сто раз лучше тебя, обольститель! Он со мной по-глупому не спорил!
Он. Ну я же не нарочно. Ты несё+шь чепуху, вот я и возражаю. Истина — это моя страсть.
Она. При чем здесь истина? Говорю тебе: разницы нет. Вот и вся истина. Улитка и черепаха — это одно и то же.
Он. Да нет же, это разные животные.
Она. Сам ты животное. Дурак.
Он. От дуры слышу.
Она. Не оскорбляй меня, безумец, мерзавец, обольститель.
Он. Да ты хоть выслушай меня.
Она. Почему это я должна тебя слушать? Семнадцать лет тебя слушаю. Я уже семнадцать лет без мужа, без крыши над головой.
Он. Это тут ни при чем.
Она. А что при чем?
Он. То, о чем мы спорим.
Он. Нет, не одно и то же.
Она. Нет, одно.
Он. Да тебе любой скажет.
Она. Кто — любой? Отвечай.
Он. У черепахи есть панцирь? Ну?
Она. У улитки раковина?
Он. Ну.
Она. Разве улитки и черепахи не прячутся в свой домик?
Он. Ну?
Она. Да нет, тут не о чем спорить. Улитка и черепаха — это одно и то же.
Она. Разве черепаха, как и улитка, не медлительна? Разве она не покрыта слизью? Разве у неё не короткое туловище? Разве это не маленькая рептилия?
Он. Ну?
Она. Вот я и доказала. Разве не говорят «со скоростью черепахи» и «со скоростью улитки»? Разве улитка, то есть черепаха, не ползает?
Он. Не совсем так.
Она. Не совсем так — что? Ты хочешь сказать, что улитка не ползает?
Он. Нет, нет.
Она. Ну вот видишь, это то же самое, что черепаха.
Он. Да нет.
Она. Упрямец, улитка! Объясни почему.
Он. Потому что.
Она. Черепаха, то есть улитка, носит свой домик на спине. Этот домик сидит на ней как влитой, потому она и называется улитка.
Он. Слизняк тоже нечто вроде улитки. Это улитка без домика. А черепаха с улиткой не имеет ничего общего. Как видишь, ты не права.
Она. Ну, раз ты так силен в зоологии, объясни мне, почему я не права.
Он. Ну потому что…
Она. Объясни мне, в чем разница, если она вообще есть.
Он. Потому что… разница… Есть и кое-что общее, не могу отрицать.
Она. Почему же ты тогда отрицаешь?
Он. Разница в том, что… В том, что… Нет, бесполезно, ты не хочешь её замечать, мне уже надоело тебе доказывать, хватит. С меня достаточно.
Она. Ты ничего не хочешь объяснять, потому что не прав. Тебе просто крыть нечем. Если бы ты спорил честно, ты бы так и сказал. Но ты не хочешь справедливого спора и никогда не хотел.
Он. Боже, что за ерунда! Подожди, слизняк относится к классу… то есть улитка… А черепаха…
Она. Нет, хватит. Лучше замолчи. Не могу слышать этот бред.
Он. И я тебя слышать не могу. Ничего не хочу слышать.
Раздаётся сильный взрыв.
Она. Мы никогда не договоримся.
Он. Где уж нам. (Пауза.) Слушай, а у черепахи есть рожки?
Она. Я не смотрела.
Он. У улитки есть.
Она. Не всегда. Только когда она их показывает. А черепаха — это улитка, которая не показывает рожки. Чем питается черепаха? Салатом. И улитка тоже. Так что это одно животное. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты. И потом — и черепаху и улитку едят.
Он. Но их же готовят по-разному.
Она. А друг друга они не едят, волки тоже друг друга не едят, потому что они одного вида. В самом крайнем случае это два подвида. Но все равно это один вид, один вид.
Он. Вид у тебя идиотский.
Она. Что ты говоришь?
Он. Что мы с тобой принадлежим к разным видам.
Она. Заметил наконец».
Как видите, несмотря на то, что Эжен Ионеско — один из основателей театра абсурда, ничего абсурдного в его тексте нет. Скорее этот текст — хорошо выстроенная типовая последовательность реплик в споре, обнаруживающая пристальный глаз и чуткое ухо большого писателя, тонкого этолога, уловившего различия женского и мужского речевого поведения.
Остаётся подчеркнуть ещё один немаловажный параметр: женщины более склонны мыслить ассоциативно. Аналогия (сходство) (т.е. индукция, рассуждения от конкретного к общему) для женщин естественней, чем дедуктивные операции (рассуждение от общего к частному).
Склонность женщин к ассоциативному мышлению, выражается в том, что их повествовательные стратегии отличны от мужских: в женском нарративе (повествовании) чаще предметы речи объединены не по временной последовательности, а по пространственной или по ассоциации.
Конечно, все эти различия проявляются в той или иной степени в женских художественных текстах. Не замечать этого было бы неверно и несправедливо. Однако признание различий не должно вести к прямым и произвольным оценкам. Женский взгляд на мир, женская картина мира ничуть не менее ценны, чем мужские. В истории художественной литературы бывали «женские» эпохи, а в Японии и вообще художественная литература как таковая восходит к женскому письму и женскому языку — литературному языку Японии, созданному женщинами, т. е. «запискам у изголовья» (IX–XII вв.). Классический образец этой прозы — «Записки у изголовья» Сэй Сенагон.
Вот какова эта прекрасная, лаконичная и выразительная проза:
Сэй Сёнагон. «Записки у изголовья»:
«1. Весною — рассвет
Весною — рассвет.
Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом — ночь.
Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки.
Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя — необыкновенно красиво.
Осенью — сумерки.
Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнёздам, — какое грустное очарование! Но ещё грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…
Зимою — раннее утро.
Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, — так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!».
Этот текст, как вы можете судить сами, безукоризненно чётко построен — имеет строгую внутреннюю смысловую структуру, с помощью которой тонкие оттенки эмоций, не менее многообразные, чем цвета японской графики, организуются в сложное смысловое единство.
Текст гармонично синкретичен. Да, это типично женский текст.
Великолепен и очень интересен для проблематики этой темы роман Александры Николаенко «Убить Бобрыкина. История одного убийства», написанный почти (или на самом деле?) белым стихом (премия «Русский Букер» 2017).
Кому интересно, можно попрактиковаться в определении «мужского» и «женского» текста: откройте роман Александры Николаенко «Убить Бобрыкина. История одного убийства», прочитайте первые две страницы текста и представьте себе, что имя автора было бы Александр Николаенко. Заметили ли бы вы ошибку? Почему? Найдите объяснения в тексте.
И в «мужском» и в «женском» художественном тексте своё очарование. И главное здесь, на мой взгляд, не психологические особенности восприятия окружающего человека мира, а талант и творческое чутьё автора, рассказывающего свою историю.
Всем (и мужчинам, и женщинам 
) творческих успехов и вдохновения!