Копай глубже

Человеколюбец в поисках пропитания для людского племени:

«Когда бы у всех когда-либо живших людей была своя могила, то пришлось бы снести эти бесплодные памятники, чтобы приискать пахотные земли, и потревожить прах покойных, чтобы накормить живых». - Turgot. Lettre a Trudaine sur le Limousin. Цит. по: Мишель Фуко. История безумия в классическую эпоху. М., 2010. С. 479.

Современные достоеведы в генеалогических розысканиях:

«... по утверждению авторитетнейшего белорусского краеведа, организатора и директора музея в селе Достоеве Анатолия Иосифовича Бурака, каменные плиты с хорошо читаемыми надписями лежали на старом кладбище еще и в 1950-е годы, пока – по нелепейшему решению одного из руководителей местного колхоза – их не заложили в фундамент какого-то свинарника». - Н.Богданов. А.Роговой. Родословие Достоевских. В поисках утерянных звеньев. М., 2010. С. 53.

В комментариях надобности, думаю, нет: нелепость на нелепости. Но вот что: в детстве мне пришлось жить в одном городе, где, близко к центру, находилось обширное старое кладбище, к тому времени отданное под огороды. Разумеется, огород есть огород, какие уж там памятники, однако с одного края, в дубовой рощице сохранилось с десяток, наверное, крестов и надгробий с надписями, большей частью на немецком языке и с датами смерти, сколько помню, от 1916-го по 1918 год: всё это были могилы военнопленных Великой войны, позднее названной Первой мировой. Помню, я не раз приходил в эту рощицу с одним только интересом – посмотреть на эти чудные камни, прочесть чудные имена на них, странные даты... Вся прочая территория захоронения была отдана под огороды, «под картошку», и народ живых усердно перекапывал её, сажал клубни, окучивал, удобрял, собирал. Одним словом – кормился. На глубину штыка лопаты.

А совсем скоро по краю кладбища решено было проложить какой-то трубопровод, и вырыта была глубокая и широкая траншея; так случилось, что по одной стороне ковш экскаватора угадал точно по линии старых захоронений, прошёл так, что виден стал ряд торцевых досок гробовых ящиков – со стороны ног уложенных в них мертвецов. Траншея эта моментально превратилась в «остров сокровищ», место мальчишечьих игр и исканий, и некоторым малолетним «гамлетам» подвалило счастье обзавестись своими «йориками». Конечно, был, помню, какой-то небольших размеров скандал с разбирательством в школе, и всё. Траншею планово зарыли, предварительно уложив в неё трубы, а после, годы спустя, вся территория старого кладбища была отдана под застройку: «пахотные земли» утратили свою актуальность для живых, город взял своё, и нынешние обитатели тех краёв, верно, и не знают, какой «свинарник» был устроен ради их недолговечного счастья.

Но вот что: думаю, что не всякое из такого рода решений современники принятия его тем или иным руководителем – колхоза ли, города ли – искренне осмелились назвать «нелепейшим». Тут глубже копать надо. Глубже, чем на штык лопаты. 

«2-й могильщик:

Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?...

1-й могильщик:

Не ломай башки. Осел не побежит, хоть убей его; а если кто опять задаст тебе этот вопрос, так отвечай: могильщик. Его дома стоят до страшного суда. Сходи-ка в питейный да принеси бутыль вина».

Шекспир. Гамлет принц Датский. Акт V, сцена I.

Ни на земле, ни, тем более, в земле места на всех не хватит. На языке историков это называется так: «могила утрачена».

Выпьем, что ль, сестробратие, за помин души всех «утраченных». Придёт время, глядишь, и по наши души кто-нибудь из питейного дома что приволочöт.