Нарцисс, леший, Монрепо

Первый раз в своей жизни поверил в нечистую силу аккурат этим летом и ровно, где надо - на берегу Выборгского залива, в парке Монрепо. Всему виной, само собой, аномальная жара, почти тепловой удар, плохое настроение и всё до кучи, включая закончившуюся воду. И…

Наверное, скоро там станет невозможно красиво, да и как иначе, если там бесконечно, безгранично, сумасшедше прекрасно всеми оттенками зелени, а впереди северо-западная осень, карельские берёзы, шаровидные ивы, смахивающие на брокколи, и остальная красота Балтики? То-то же, что никак иначе, точка, баста, все дела.

Выборг для туристов точно мороженое с сиропами для детишек – красиво, европейско, не особо далеко. От этого «недалеко», в смысле по отношению к Питеру, казусов со стоянием час с небольшим, погрузившись в электричку, много. Но народ терпит, стоит, понимает, всё такое. Терпит предпринимательские запросы, когда дождевик у вокзала в армянском тыща мелочей стоит двести, а такой же в пределах видимости замка не менее пятиста. Хотя, рядом с ценами на финскую кондитерку, эдакий навар в триста целковых на пятьсот метров расстояния совершенно не возмущает. Хочется верить, что Fazer того стоит, а мои так себе воспоминания времён десятилетних полок Ленты тупо дурновкусие.

Выборг, так-то, напоминает Анапу с окрестностями, где отличную живую природу пользуют как хотят, превратив в дойную корову, а достопримечательности, вроде средневековой архитектуры старого города, прямо аналог белки, золотых орехов и чистых изумрудов ядрышек царства славного Гвидона – тут вам рыцарские накидки, тут крендельки с маком, тут вот, извольте, монастырская трапезная с аутентичными блюдами. Чем оно не рыцарские замки с неграми-гладиаторами с кубанского меда да аграрного, чурчхело-кукуруза и раки с лимана, да домашняя кухня бабушки Сирануш – неясно.

Да и ладно. Зато тут есть Монрепо, а парк Монрепо с экотропой, берегом залива, укреплениями, гранитными валунами, мхами с лишайниками, папортниками и вереском легко искупит легкий привкус жадности после всех сувенирно-кондитерских встреч вдоль булыжника мостовой. Эта вот самая красота легко заставляет хотеть вернуться, увидеть, коснуться, пройтись и снова, снова, ещё разок, постоять на каменюках вдоль воды, полюбоваться на мостики над канавками, улыбнуться павильону Посейдона и уже не раз слышанным попыткам неподготовленных путешественников с путешественницами произнести с первого раза «Вяйнемяйнен». Стоило только за-ради них поставить рядом статуи Илмаринена, Куулерво и остальных ребятишек с девчонками Калевалы.

Здесь сосны за каменными валунами, выложенными стеной, мшистой и прохладной, царапают небо. Здесь на земле много веток, бурелом часть пейзажа, но именно между ними, кустарниками, вездесуще торчащими каменными горбами и живописно-кряжистыми пнями бегут тропинки, где надо заставляющие остановиться и ошалеть от красоты, где необходимо – позволяющие встать или присесть, чуток отдыхая. Осенью, возможно, сидеть даже лучше, наверняка прохладно, наверняка обязательная летняя прель сейчас глушится и, несомненно, куда меньше всякой мелкой пакости, наглой, злой и очень-очень-очень голодной.

Летом останавливаться себе хуже делать, если у воды какой-никакой ветерок, порой грозящий обернуться ветром, если у воды комарьё со слепнями сносит, то чем дальше в лес, тем те наглее. В лесу шалеют от безнаказанности даже муравьи, а они в Монрепо здоровенно-стероидные, отмороженные по самое не балуй и весьма ощутимо кусающиеся, стоит задеть их на собственной коже. И слепни, мерзкие серо-черные ниндзи, летающие незаметно и грызущие до слёз. И всё это на неожиданно выкатившемся солнце.

Поймите правильно – солнце нужно любить, ценить, радоваться ему на небе и горевать, если вдруг потухнет. Нам тогда кирдык и никаких гвоздей. Но временами, особенно в Поволжье, особенно последние лет двадцать пять, устаёшь от его обширной жаркой любви, временами ощущая себя Ранго первой четверти фильма в момент, когда второй раз мгновенно отмирает кожа от горячего поцелуя пустыни Мохаве. И в Питере с окрестностями жаждешь облаков, мороси, ветров, летнего хлада и этого вот всего, о чём они там постоянно жалуются, мол, холодно, дожди без конца, бла-бла-бла.

Мошкара, радуясь теплу, прогретым человекам и тёплой кровушки, лютовала ровно инквизиция в Сигарамурди, где каждая встречная-поперечная оказывалась ведьмой. Ну, а чего, типа жги – не хочу, дыба постоянно занята, на испанский сапожок запись на неделю вперёд. Так и здесь, под, казалось бы, тенью вековых корабельных сосен, красивых ольх или ещё каких ясеней, казалось бы - с ветерком, наплевав на это всё, природа явственно доказала своё превосходство над людскими организмами.

Мы мужественно наслаждались парком, оставив по левому борту редкие фиолетовые вересковые хвосты, очередной ковёр мха, циклопическую стену плотно прилегающих глыб, прочие красоты и добрались до бывших химических лабораторий. Обошли, подивившись заколоченным входам с окнами, спокойно прошли дальше, забирая влево, к убегающему солнцу и…

- Вон там мужик малину собирал, - на третьем кругу сказала Катя, - мы чего-то опять тут.

Тропинка вилась-вилась и опять вела к укреплениям, а справа, насмешливо, визжала бензопила, доказывая существование лешего, гонявшего нас по кругу. А потом, после закончившейся воды, промокших футболок, покрасневших лиц и неожиданно уставших ног, потом моя умница жена вдруг поймала Сеть и рассмотрела тропинку, срезавшую путь резко вниз и левее, снова левее, и на спуск. Мы вышли к середине экотропы, с тепловым ударом, вздувшимися укусами, жаждой и явственно кипящими головами. И добрались к парку. И…

И набирали воду в источнике «Нарцисс» снова и снова. И, скажу вам, она, эта прекрасная, вкусная, холодная до ломоты, вода, стоит того, чтобы вернуться. И сам Монрепо, как-то не очень любимый привыкшими местными. Они стоят возвращения, хотя точно нужно попробовать это осенью. В жёлтое, красное, голубое или серое поверху и лишь бы без снега. Рекомендую, в общем.