Хозяин положения

— Печёнкин? — голос в трубке был выкован из тех же скоб, которыми сшивают безнадежные дела. — ГлавУпНадЗорФлор. Вашему фикусу Борису, — голос сделал паузу, будто зачитывал приговор, — надлежит явиться. Для сертификации. С вами. Или без вас, ему все равно. Адрес знаете. Три дня.

Печёнкин посмотрел на Бориса. Тот нагло раскинул листья в лучшем углу, всем своим видом показывая, кто тут главный в пищевой цепочке. Семь лет он молчал. Видимо, копил компромат.

На следующий день, обняв горшок, словно самое дорогое, что у него украли, Печёнкин вошел в кабинет с табличкой «Зоя Аркадьевна. Не отвлекать. Особенно по делу». За столом сидела женщина, похожая на засохший гербарий самой себя, и поливала из пипетки пыльный кактус, который, судя по виду, давно перешел в мир иной и просто забыл упасть.

— Очередной цветовод? — спросила она, не отрываясь от ритуала. — Ставьте вашего... фигуранта.
Иннокентий водрузил Бориса на стул. «Фигурант, — подумал он. — А я тогда кто? Соучастник? Или просто горшконосец?»

— Так, — она наконец подняла на него взгляд, полный вселенской скуки. — Для начала, характеристика с места жительства. От соседей.
— Характеристика? На фикус? — Иннокентий решил предпринять робкую попытку воззвать к разуму. — Но он же... растение. Он молчит.
— Вот именно! — в глазах Зои Аркадьевны блеснул стальной огонек. — Молчит — значит, скрывает. А что скрывает — должны знать соседи. Вдруг он у вас по ночам скрипит, мешает им думать о вечном? Или, может, он тайный поглотитель кислорода сверх нормы? Мы должны быть уверены, что он лояльный член квартирного социума. Несите бумагу.

Сосед, полковник в отставке, выслушал молча, налил себе, крякнул и изрек:— Понятно. Секретное дело. На этого... шпиона зеленого. Диктуй. «За время несения службы на подоконнике гражданина Печёнкина проявил себя стойко. Характер скрытный, нордический. В связях, порочащих честь мундира... то есть, коры... замечен не был. К врагам корневой системы беспощаден». Хватит с него.

Бумагу Зоя Аркадьевна прочла, будто сводку с фронтов.
— «Скрытный», — одобрила она. — Это внушает доверие. Теперь на психо-фитологическое освидетельствование. Кабинет семь.
«Господи, — подумал Печёнкин, — сейчас еще отпечатки листьев катать заставят».

Доктор Витюк, чьи очки превращали его глаза в два маленьких блюдца, а галстук был завязан узлом, напоминающим удава, переварившего кролика, долго гипнотизировал Бориса.
— Коллега, — обратился он к Иннокентию, — а пациент не проявляет агрессии? Не пытается вас укоренить?
— Вроде нет...
— Странно. По всем признакам у него острый синдром вегетативного эскапизма с элементами латентного доминирования.
— Это как? — прошептал Печёнкин, пятясь.
— Он не просто хочет сбежать. Он хочет сбежать, прихватив с собой вашу квартиру. Путем разрастания. Вот заключение.

Философское отступление. Мы все стремимся к расширению. Кто-то — жилплощади, кто-то — кругозора. А фикус — он честнее. Он просто расширяется. Без ипотек и курсов личностного роста. Молча и неотвратимо. И однажды ты просыпаешься, а твоя кровать — это уже просто кашпо.

С заключением о попытке рейдерского захвата квартиры Печёнкин вернулся к Зое Аркадьевне.
— Так я и знала, — кивнула она. — Доминант. Осталась мелочь. Сертификация горшка. Кабинет тринадцать.
— Горшка?!
— А вы как хотели? Сосуд формирует личность! В несертифицированном горшке даже самый лояльный фикус может встать на путь экстремизма.

В тринадцатом кабинете сидел юноша с таким лицом, будто он всю жизнь мечтал стать поэтом, а его заставили измерять горшки. Он долго мерил диаметр, высоту, стучал по нему костяшками пальцев, слушал.
— Морально-эстетическая устойчивость в пределах нормы, — наконец вынес он вердикт с трагизмом в голосе. — Но цвет... Бежевый. Цвет экзистенциальной тоски. Рекомендую перекрасить в патриотичный терракотовый. Вот вам предписание.
«Отлично, — подумал Иннокентий. — Бюрократы-дизайнеры. Скоро обои заставят переклеить, чтобы с листиками гармонировали».Вернувшись к Зое Аркадьевне с тремя бумагами, Печёнкин чувствовал себя выжатым, как лимон в руках трезвенника.
— Ну вот, другое дело, — сказала она и начала торжественно заполнять бланк. — Теперь все по закону. С вас восемь тысяч.
— Почему восемь?!
— Пять пошлина. И три — налог на доминирование. За попытку захвата жилплощади. Государство не может не реагировать. Оплачивайте и получите.

Иннокентий оплатил. Зоя Аркадьевна с видом жрицы, вручающей священный манускрипт, протянула ему лицензию.
— Поздравляю, — произнесла она с нечеловеческой теплотой. — Теперь ваш сожитель легализован.
— Кто-кто?
— Читайте, гражданин Печёнкин. Там все написано.

Она ткнула пальцем в главную строчку. Печёнкин прочел. Потом прочел еще раз. «Настоящая лицензия выдана фикусу Борису Р. на право легального проживания на жилплощади гражданина Печёнкина И.С., временно исполняющего обязанности ответственного квартиросъемщика».

— Временно... исполняющего? — прохрипел он.
— Разумеется, — кивнула Зоя Аркадьевна. — До первого нарушения с вашей стороны. Не польете вовремя — и Борис вправе подать на вас жалобу. А там, знаете, и до выселения недалеко. Его, конечно, не выселят. Он — собственник. По духу. А вы — так... персонал.

Иннокентий шел домой, неся в одной руке Бориса, а в другой — свидетельство о собственном низложении. Дома он поставил горшок на самое светлое место.— Ну что, хозяин? — сказал он. — Разрешите доложить? Я прибыл.

Фикус в ответ величественно качнул листом. Мол, вольно.