Плоскостопие

— Фамилия?
— Скороходов.
— Не спешите, гражданин Скороходов. У нас тут не пожар. У нас тут учет. А учет спешки не любит. Имя-отчество?
— Иннокентий Петрович.
— Красиво. Основательно. Сразу видно, родители к делу подошли с чувством, с толком, с расстановкой. Жалобы на здоровье имеются? Кроме имени.
— Плоскостопие, — выдохнул я, готовясь к бою.
— А, фундамент подкачал! — кивнул человек в форме, которого за глаза звали «Эстет» за любовь к каллиграфическим завитушкам в документах. — Это поправимо. Наш майор Костоломов любой фундамент в монолит превратит. Справку принесли?

Я молча протянул ему плотный лист бумаги. Эстет взял его двумя пальцами, как редкую бабочку.
— Так-с... «Плоскостопие III степени». Написано размашисто, с душой. А печать... — он поднес справку к носу. — Почему одна?
— Нога же не одна, — предвосхитил я его вопрос. — Но диагноз-то один на обе.
— Молодой человек, — Эстет поднял на меня взгляд, полный эстетического разочарования. — Вы мыслите категориями медицины, а нужно мыслить категориями делопроизводства. Ноги две. Это симметрия. Гармония. А у вас одна печать эту гармонию нарушает. Она, как одинокая пуговица на двубортном пиджаке. Выглядит сиротливо. Нужно две. Чтобы был баланс. Идите.

Я не сдвинулся с места. В голове пронеслось: сейчас он потребует две подписи. А потом — двух врачей. Левого и правого.
— А... — начал я вкрадчиво. — Если я принесу две печати, вы не скажете, что подпись должна быть под каждой?
Эстет на мгновение замер, а потом его лицо озарилось.
— Скороходов! А в вас есть искра! Вы не просто исполнитель, вы — соавтор! Конечно, под каждой! Подпись — это душа печати! Без нее это просто резиновый кругляшок.
— А врачей тоже два понадобится? — прошептал я, теряя надежду.
— Гениально! — он хлопнул ладонью по столу. — Один на левую стопу, другой на правую. Консилиум! Две головы лучше, чем одна нога! То есть... ну вы поняли. Чтобы исключить субъективный фактор. Вы не просто призывник, Скороходов, вы — мыслитель!

Мне кажется, если бы я предложил заверять справку у нотариуса, Папы Римского и далай-ламы, он бы и это с восторгом принял. Абсурд, доведенный до совершенства, становится искусством. А искусство, как известно, требует жертв. В данном случае — моих.

Я сидел в коридоре поликлиники. Рядом дед в треухе пытался объяснить медсестре, что ему нужна справка о том, что он не может получить справку, потому что для получения той справки нужна справка, которую ему не дают без этой. Я понял, что я еще легко отделался.

Мой ортопед, Борис Аркадьевич, человек, который видел больше плоских стоп, чем пляж в Анапе, выслушал меня молча.
— Значит, им нужен второй врач? На правую ногу? — он пожевал губами. — А где я его тебе возьму? У нас в штате нет «правши». Есть я. Универсал.
— Может, вы как-то... распишетесь по-другому? Другой рукой?
— Молодой человек, я врач, а не фальшивомонетчик, — обиделся Борис Аркадьевич. Но потом смягчился. — Хотя... идея имеет право на жизнь. В конце концов, правая нога — это уже совсем другая история.

Он взял справку, шлепнул вторую печать. Потом взял ручку в левую руку и, кряхтя, вывел корявую подпись, не имевшую ничего общего с его обычной.
— Вот. Это подпись моего коллеги... доктора Левченко. Он специалист по несимметричным случаям. Скажи, что он в отпуске. На Мальдивах. Лечит плоскостопие местным аборигенам.

Я летел в военкомат. Теперь у меня был козырь. У меня было всё: две печати, две разные подписи. Моя справка была произведением бюрократического искусства.

Эстет взял документ с благоговением.
— Скороходов... Я вами восхищен. Структура. Симметрия. Две печати, как два солнца. Две подписи, как два крыла. Одна уверенная, вторая — порывистая, экспрессивная. Чувствуется разная школа. Кто этот второй маэстро?
— Доктор Левченко, — соврал я. — Очень редкий специалист. Сейчас на Мальдивах.
— Мальдивы... — мечтательно протянул Эстет. — Там, наверное, и плоскостопия нет. Сплошной песок, он амортизирует. Счастливые... Так, а что это у нас?

Он ткнул пальцем в середину справки.
— Что? — похолодел я.
— Чернила.
— Какие чернила?
— Разные. Первая подпись сделана синей пастой, а вторая — черной. Это же вопиющая дисгармония! Как можно синее и черное на одном листе? Это же моветон! Это как носки под сандалии! Все должно быть в едином стиле! Скороходов, вы меня разочаровываете. Я думал, вы художник, а вы... вы просто маляр. Переделать.

Я стоял и молчал. Я понял, что это бесконечно. Завтра он скажет, что бумага недостаточно белая. Послезавтра — что у врачей фамилии неблагозвучные. Это была не борьба за освобождение от армии. Это была битва двух художников. И я в ней проигрывал.

И тут меня прорвало.
— Знаете что?! — заорал я, стукнув кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. — Хватит! Забирайте меня! Куда хотите! В пехоту, на флот, в стройбат! Буду копать от забора и до обеда! Но я больше ни одной справки не принесу! Ни синей, ни черной, ни серо-буро-малиновой!
В кабинете повисла тишина. Эстет смотрел на меня с немым укором, как на Ван Гога, отрезавшего себе ухо.

Из соседнего кабинета выглянул тот самый майор Костоломов.
— Что за шум, а драки нет? А, Скороходов... Бунтуем?
— Я не бунтую! — крикнул я, входя в раж. — Я требую справедливости! Или беззакония, я уже не разбираюсь! У меня плоскостопие, а мне говорят, что у меня чернила не того цвета!
Костоломов ухмыльнулся. Подошел к столу, взял мою многострадальную справку.
— Так, значит, нервная система нестабильна. Склонен к аффектам. Психика не уравновешена... Это хорошо. Это нам подходит.

Он взял со стола ручку (красную!), перечеркнул мою справку жирным крестом и на обороте написал:
«Призывника Скороходова И.П., ввиду проявленной инициативы, настойчивости и нестабильной психики, направить в спецподразделение по работе с трудными призывниками. В качестве инструктора. Опыт имеется. Передавать».

Он протянул мне справку.
— Поздравляю, Скороходов. Вы теперь не просто годны. Вы — наш сотрудник. Будете сидеть рядом с товарищем... — он посмотрел на Эстета, — ...и требовать с таких же, как вы, справки. Две печати, три подписи, заверенные у консула Гондураса. Зарплата сдельная. От количества доведенных до истерики.

Я посмотрел на Эстета. Он смотрел на меня с отеческой гордостью. Я посмотрел на справку. Система не просто победила меня. Она меня поглотила. Я стал её частью.

Я сел на стул рядом с Эстетом. Он подвинул мне стопку чистых бланков.
— Фамилия? — спросил я у следующего парня, вошедшего в кабинет.
И добавил, поймав одобрительный взгляд майора:
— Не торопитесь, я записываю...