В поисках идеального хобби

— Платон, у мужа Светки хобби — скалолазание. Он покоряет вершины! А ты что покоряешь? Диван? — спросила жена Людмила, целясь в него журналом, как орудием возмездия.
— Люся, я ежедневно покоряю отчет по НДС. Эверест по сравнению с ним — пологий холм, — пробормотал Платон, понимая, что его личный баланс семейного счастья уходит в минус.

На работе было не лучше. Коллеги мерились хобби, как павлины хвостами. У главбуха Маргариты Ивановны — гончарный круг, где она смешивала глину с праведным гневом на налоговую. А у Вадима из планового — кайтсерфинг. От постоянного пребывания на ветру и в соли он стал похож на воблу, познавшую смысл жизни. Платон на их фоне выглядел как непрофильный актив, подлежащий списанию. Душа требовала амортизации.

Решено было начать с малого, но статусного — дегустации крафтового пива. В подвале «Солод и Совесть» бородатый юноша, именуемый биргиком, налил Платону наперсток чего-то мутного.
— Здесь мы ощущаем взрыв тропических фруктов, хмелевую горечь IBU 60 и легкую нотку экзистенциального отчаяния, — провозгласил он.
Платон пригубил. Отчаяние он почувствовал. А вместо тропических фруктов — вкус мыла. Он решил поддержать разговор.
— Простите, а вот эта… хмелевая горечь. Она по какой ставке амортизируется?
Биргик посмотрел на него, как на первичную документацию с ошибками.
— Мужчина, вы что-то путаете.
— Да нет, — не унимался Платон. — Просто интересно. Вот у вас IBU 60. Это в рублях или в условных единицах?

Больше с ним никто не разговаривал. Зато с ним заговорил сосед по стойке — фотограф Гена, который снимал пивные бутылки для рекламы так, будто это были голливудские звезды.
— Дружище, вижу, ты не в теме, — сказал Гена. — Тебе надо что-то визуальное. Фотография! Вот где полет! Свет, тень, композиция! Запечатлеть мгновение!

Так у Платона появился фотоаппарат, по цене напоминавший чугунный мост, и с инструкцией толще «Войны и мира». Гена посоветовал начать с анималистики. «Найди животное и раскрой его внутренний мир», — напутствовал он. Единственным животным в радиусе доступа был кот Семён, чей внутренний мир состоял из еды и сна, и голубь за окном. Голубь оказался моделью покладистой. Он сидел неподвижно, требуя за свои услуги лишь хлебные крошки. Платон, лежа на полу, пытался «поймать ракурс». В объектив он видел не птицу мира, а облезлого городского падальщика с мертвыми глазами.

«Надо добавить в кадр какой-то аксессуар, — вспомнил он совет Гены. — Что-то, что раскроет образ».
Он положил на подоконник старые бухгалтерские счеты. Идея была в том, чтобы показать конфликт природы и цивилизации. Голубь не оценил. Он сел на счеты и немедленно их испортил. «Вот и вся твоя цивилизация», — как бы говорил его взгляд.

Когда Платон показал результат Гене, тот долго молчал, а потом сказал:
— Слушай, в этом что-то есть… Такое… концептуальное. Назови серию «Аудит орнитофауны». Но вообще, руки у тебя, похоже, не для этого. Попробуй каллиграфию. Моя жена ходит. Говорит, успокаивает нервы.

Курсы каллиграфии вел высохший старичок, который утверждал, что в каждой линии иероглифа скрыта энергия ци. У Платона в линиях скрывалась только дрожь в руках и тихое отчаяние. Вместо плавных знаков у него получались кардиограммы человека, увидевшего свой налоговый вычет.
— Вы слишком напряжены, — говорил учитель. — Вы должны быть как пустой сосуд.
Платон чувствовал себя не пустым сосудом, а дырявым ведром. Через час попыток вывести иероглиф «гармония» он так измазал тушью себя и стол, что сам стал похож на большой и очень неудачный иероглиф. Гармонии не случилось. Случился нервный срыв.

Вечером он рухнул на диван. На свой старый, верный, продавленный диван. Он не требовал от него ни чувствовать нотки кориандра, ни ловить ракурсы, ни быть пустым сосудом. Он просто принимал его таким, какой он есть. И в этой тишине, в этом покое, на Платона снизошло озарение.

Он не бездарь. Он просто узкий специалист. Его талант, его призвание, его хобби — это и есть диван!

Он вскочил. Сознание бухгалтера требовало систематизации. Это не лень. Это — научно-исследовательская работа!

Когда Людмила пришла домой, Платон не просто лежал на диване. Он лежал на полу, обложившись линейками, и что-то измерял.
— Платон?! У тебя все хорошо?
— Более чем, Люся! Я провожу хронометраж. Вычисляю оптимальный угол прогиба поясницы для достижения фазы глубокой прокрастинации. Это будет мое ноу-хау! Я назову его «Метод Платона».

Через неделю у него уже была готова концепция. Хобби называлось «рекреационный гедонизм» или, по-простому, «дивановедение». Он составил классификацию:

1. Лежание статическое (стиль «Бухгалтер сдал отчет»): на спине, руки по швам, взгляд в потолок.
2. Лежание динамическое (стиль «Поиск пульта»): включает перекаты, сползания и работу конечностями в ограниченном пространстве.
3. Лежание интеллектуальное (стиль «Мыслитель у кромки бытия»): на боку, рука под головой, сопровождается глубокими вздохами о тщетности всего сущего.

Он даже решил основать «Международную Лигу Профессиональных Лежебок» (МЛПЛ) и уже разрабатывал для нее устав.

Людмила сначала хотела вызвать скорую, но потом присмотрелась. У Платона горели глаза. Он был увлечен. Он был счастлив. Он нашел свою вершину. И пусть эта вершина была мягкой, с пружинным блоком и высотой 40 сантиметров от пола, — это была его вершина. И он ее покорил. Лежа.