Великое неделание Петра Игнатьевича

Петр Игнатьевич лежал. Это было не просто положение тела в пространстве. Это был акт гражданского неповиновения вселенской энтропии. Он лежал так качественно и монументально, что диван под ним казался не мебелью, а геологическим пластом, а сам он — редким ископаемым, которое прекрасно сохранилось до наших дней благодаря полному отсутствию суеты.

В комнату вошла жена Зинаида. Она несла пылесос так, как несут крест на Голгофу — с мукой, решимостью и немым укором всему сущему.
— Петя, — сказала она, и в ее голосе звякнул металл. — Среда. Люди создают прибавочную стоимость. Страна работает. А ты лежишь.
Петр Игнатьевич приоткрыл левый глаз, посмотрел на жену, потом на пылесос, и снова закрыл глаз.
— Зина, — произнес он голосом, лишенным эмоций, как голос навигатора, сообщающего, что вы ушли с маршрута. — Ты путаешь банальную лень с глубокой биологической оптимизацией. Мозг — орган энергозатратный. Профессор Савельев подтвердит, если ты ему позвонишь. Я не лежу. Я экономлю глюкозу для человечества.
— Ты экономишь мою нервную систему! Мусор вынеси!
— Вынести мусор — это действие. Любое действие чревато последствиями. Я выйду в подъезд, поскользнусь на банановой кожуре, сломаю шейку бедра. Стану нагрузкой на бюджет здравоохранения. Моя лень, Зина, это высшая форма социальной ответственности. Я берегу государство от расходов на мое лечение. Я патриот своего организма.

Зинаида включила пылесос. Звук был такой, будто в комнате взлетал сверхзвуковой истребитель. Петр Игнатьевич даже не поморщился. Его нервная система была защищена толстым слоем философского равнодушия.
— Лимбическая защита, — пробормотал он, поглаживая кота Барсика, который лежал у него в ногах.
Кот был полностью солидарен. Ему было лень даже мурлыкать, он просто мелко вибрировал, выражая согласие с хозяином.
— Вот смотри, — сказал Петр, когда гул стих. — В палеолите люди не ленились. Почему? Потому что голод и саблезубый тигр. Лень была роскошью. А сейчас? Тигров нет. Есть только ты и твоя необъяснимая жажда деятельности. Но ты не тигр, Зина. Ты — фактор беспокойства.

В прихожей раздался звонок. Резкий, требовательный, жизнерадостный до отвращения.
Вошел сосед Аркадий. Человек, который всегда бежал, даже когда стоял на месте. На нем был спортивный костюм такой расцветки, что он был способен вызвать эпилептический припадок у неподготовленного зрителя.
— Петруха! — Аркадий вибрировал от избытка энергии. — Вставай! Хватит мхом обрастать! Я записал нас на тренинг «Квантовый скачок из зоны комфорта». Будем ходить по горящим углям и кричать в небо!
— Аркадий, — тихо, с болью за человечество спросил Петр. — Зачем?
— Чтобы дух закалить! Чтобы скуку убить! Движение — жизнь!
— Скука, Аркадий, — это патология неокортекса. Это удел примитивных организмов, которым нечем занять внутреннее пространство. Мне не скучно. Я думаю.
— О чем? — опешил сосед.
— О белом северном человеке. Ему было лень мерзнуть — он изобрел печку. Лень ходить — изобрел колесо. Лень орать на соседа через реку — изобрел телефон. Весь прогресс, Аркадий, это плод великой человеческой лени. А ты предлагаешь мне ходить по углям. Это регресс. Это возвращение к обезьяне, которой нечем заняться, кроме как пятки жечь.
— Но надо же двигаться! — не унимался сосед, переминаясь с ноги на ногу. — Кровь гонять!
— Движение — это возмущение среды. Ты бежишь — ты толкаешь воздух. Ты мешаешь птицам летать. Ты создаешь хаос. А я лежу. Я — оплот стабильности. Я — якорь этого мира. Если все побегут, Земля сойдет с орбиты от вибрации. Кто-то должен лежать, чтобы уравновешивать вашу суету. Это физика, Аркадий. Закон сохранения покоя.

В этот момент Барсик, решив, что разговор затянулся и мешает пищеварению, широко зевнул. Челюсть у него хрустнула. Это был самый громкий и осмысленный звук в квартире за последние десять минут.
— Вот, — сказал Петр. — Кот согласен. Ему лень возражать вслух, но он согласен.

Аркадий ушел. Он уходил медленно, оглядываясь, словно боялся, что лень Петра Игнатьевича заразна и передается воздушно-капельным путем.

— Все, — сказала Зинаида, выходя из кухни. — Хватит лекций. Пришли оконщики. Вставай, надо двигать шкаф.
Это был удар ниже пояса. Шкаф был тяжелым, как грехи всего человечества. Но инстинкт самосохранения (первобытный страх перед гневом жены) оказался сильнее благословенной лени. Древний рептильный ужас поднял Петра Игнатьевича с дивана.
В комнату вошли мастера. Два мужичка с лицами буддийских монахов, которые давно познали тщетность бытия, но вынуждены работать за еду.
— Здрасьте, — сказал один, с тоской глядя на огромный дубовый шкаф. — Двигать будем? Или ну его?
Петр Игнатьевич посмотрел на мастера с любовью и надеждой.
— Золотой вы человек. Ну его. Зачем двигать? Он тут стоит десять лет. Он врос в паркет. Это нарушение экосистемы комнаты.
— Вот и я говорю, — кивнул мастер, доставая папиросу (некурящую, просто подержать во рту для успокоения нервов). — Суета это все. Мы аккуратно, бочком пролезем. Лень — она ведь двигатель мастерства. Чтобы шкаф не таскать, мы сейчас такую приспособу придумаем...
И они придумали. Они меняли окно, изгибаясь, как йоги, принимая немыслимые позы, лишь бы не делать лишних движений по перестановке мебели.
Петр Игнатьевич смотрел на них и понимал: вот она, соль земли. Люди, которые тратят интеллект на то, чтобы не тратить лишние калории. Это были братья по разуму.

Вечером, когда пыль осела, а мастера ушли, унося с собой запах мудрого спокойствия, Петр снова лег. Диван принял его в свои объятия, как родного.
— Устал? — спросила Зинаида, протирая новое окно.
— Морально, — ответил Петр. — Я видел, как люди сопротивляются энтропии. Это утомительно. Наблюдать за чужой работой — тяжкий труд.
— Есть будешь?
И тут организм дрогнул. Желудок, этот предатель высоких идеалов, сжался и издал звук, похожий на песнь кита.
— Буду.
— А как же энергосбережение? — съязвила Зина. — А как же лимбическая защита?
— Голод, Зина, — это форс-мажор. Это та самая сила, которая побеждает лень. Если я не поем, я стану опасен. Я пойду и начну действовать. Может быть, даже стану банкиром. Тебе нужен муж-банкир, который поработит мир ради куска хлеба? Эти люди — паразиты, Зина, им не лень губить планету.
— Нет, — испугалась Зинаида. — Не надо банкира. Ешь котлету.
— Вот. — Петр Игнатьевич сел за стол. — Я ем не ради низменного удовольствия. Я ем ради безопасности человечества. Чтобы у меня не было сил на глупости.
Он жевал котлету медленно, вдумчиво, понимая, что совершает важный ритуал. Он заправлялся энергией, чтобы завтра, когда мир снова сойдет с ума и побежит куда-то сломя голову, у него хватило сил остаться лежать. И тем самым спасти планету от окончательного хаоса.