Картина отцеубийства в "Братьев Карамазовых". А у Алёши нет алиби, Смердяков городит чепуху.
Автор: SpunkieВыборочность анализа (иначе пост будет ещё длиньше) я компенсирую ссылками на важнейшие для обзора картины преступления главы :) Да, "Братья Карамазовы" поделены на четыре части по три книги и бонусом эпилог :) слава Богу, хоть нумерация книг сквозная во всех частях.
Предыдущий пост
Итак, роковым вечером Дмитрий Карамазов вторгается в усадьбу своего батюшки и ранит его слугу (и своего воспитателя) Григория Кутузова в четвертой главе "В темноте" восьмой книги "Митя". Дмитрий перелазит через забор, обращает внимание на то, что "выходная дверь из дома в сад в левой стороне фасада была заперта", не в силах понять находится ли в гостях у отца Грушенька, Дмитрий стучит "условный знак старика со Смердяковым: два первые раза потише, а потом три раза поскорее".
Отец раскрывает окно и даже чуть не вылазит из окна, а Дмитрий смотрит на него с ненавистью. "Личное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана" и тут разрыв абзаца, следующий абзац, в котором просыпается слуга Григорий Васильевич Кутузов (интересная фамилия, однако!) и становится на время этого абзаца POV'ом и видит "Шагах в сорока пред ним как бы пробегал в темноте человек, очень быстро двигалась какая-то тень".
Когда POV снова Дмитрий, то :
Отцеубивец! — прокричал старик на всю окрестность, но только это и успел прокричать; он вдруг упал как пораженный громом. Митя соскочил опять в сад и нагнулся над поверженным. В руках Мити был медный пестик, и он машинально отбросил его в траву. Пестик упал в двух шагах от Григория, но не в траву, а на тропинку, на самое видное место.
Дальше Митя беспокоится и пытается проверить, жив ли Григорий, а потом уже бежит из усадьбы.
Читателю главы неясно не только, убил ли Дмитрий своего отца (вокруг этого всё и вертится!), но и входил ли и открывал ли Дмитрий дверь из сада в отчий дом, и не закрыл ли он эту дверь, а ведь кроме двери есть ещё открытое окно. Орудием преступления является медный пестик, и в этой главе про пестик написано — "в двух шагах от Григория".
В X главе "Речь защитника. Палка о двух концах" двенадцатой XII книги "Судебная ошибка" (!) [название книги намекает что Достоевский или хотя бы внутренний автор книги считает, что приговор вынесен несправедливо] адвокат сообщает "И не то что забыл его на дорожке, обронил в рассеянности, в потерянности: нет, мы [адвокат говорит о Мите во множественном числе как о дворянине] именно отбросили наше оружие, потому что нашли его шагах в пятнадцати от того места, где был повержен Григорий".
Осмотр места преступления происходит во второй главе "Тревога" IX книги "Предварительное следствие", но расстояние между местом ранения Григория и между пестиком повествователем там не указывается.
Итак, пятнадцать или два шага? Конечно, а что если ночной ветер, конечно, Григорий мог бессознательно оттолкнуть пестик, конечно, осмотр места преступления и в нашем веке иногда происходит безалаберно. Но запомним это расхождение. По ходу действия книги Ивана Карамазова пестик вообще не волнует, его волнует дверь из дома в сад.
В V главе "Третье мытарство" той же книги [Достоевский мало того что ведёт нумерацию глав очень сложно, так ещё и называет пятую главу "третьим мытарством", и не путается в сложной архитектуре ведь, сразу виден человек стереометрического склада ума, люблю я его, хоть он и смахивает на калининградского философа] прокурор произносит (медленно и раздельно!) Дмитрию Карамазову:
Дверь стояла отпертою, и убийца вашего родителя несомненно вошел в эту дверь и, совершив убийство, этою же дверью и вышел. Это нам совершенно ясно. Убийство произошло, очевидно, в комнате, а не через окно, что положительно ясно из произведенного акта осмотра, из положения тела и по всему. Сомнений в этом обстоятельстве не может быть никаких.
Кстати, реакция подследственного на эти слова такова:
Митя был страшно поражен.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта всё время, пока я был в саду и когда я убегал из сада. Я только под окном стоял и в окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то всё равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без знаков, никому бы в мире не отворил!
Итак, была ли раскрыта дверь в сад или нет? В ходе следствия позиция Дмитрия такова "Над свидетельством Григория об отворенной двери лишь презрительно смеялся и уверял, что это "чорт отворил". Но никаких связных объяснений этому факту не мог представить"
Накануне роковой ночи у Смердякова происходит эпилептический припадок, а в роковую ночь ещё раз, об этом доктор Герценштубе (в реальности, фамилия "Герцен" была только у Александра Ивановича, и обстоятельства появления фамилии пикантны, кстати, "штубе" по-немецки — комнатка) отзывается как о чём-то очень необычном, но с Достоевским была такая же хня.
В главе восьмой "Третье свидание со Смердяковым" одиннадцатой книги "Брат Иван Фёдорович" Смердяков, якобы объясняя подоплёку, говорит что сам ПРОСТУЧАЛ ЗНАКИ, вошёл через дверь, потом убил своего биологического отца чугунным пресс-папье и имитировал второй припадок.
Проблема в том, что следы от убийства пресс-папьем и пестиком РАЗНЫЕ, на что обращает внимание Набоков в знаменитой хейт-лекции. Кроме того, предполагается, что Фёдор Карамазов, которому угрожал и наносил побои Дмитрии, боялся его нового нападения, и вот сперва стучит Дмитрий (допустим, умудряется даже не попасть на глаза Фёдору) и потом Смердяков — оба раза Фёдор откликается на зов. Да, он ждал Грушеньку, но дважды откликнулся на стук. Дважды!
Ещё Смердяков говорит, что хотел требовать от Ивана деньги за убийство отца в благодарность за то, что Иван получил наследство. Поддаться на такой шантаж означает признать свою роль как подстрекателя убийства. Но я бы не стала. Под влиянием угрызений совести за брошенные фразы такое теоретически возможно. Но рассчитывать на такое поведение шантажисту нельзя.
Зато если Смердяков просто издевается и воспроизводит договоренность, заключенную словами через рот, прямыми однозначными недвусмысленными словами через рот, с Алёшей, подставляя на место Алёши — Ивана, ситуация становится логичнее.
С дверью ситуация, однако, яснее не становится.
— Стой, — подхватил соображая Иван. — А дверь-то? Если отворил он дверь только тебе, то как же мог видеть ее прежде тебя Григорий отворенною? Потому ведь Григорий видел прежде тебя?
Замечательно, что Иван спрашивал самым мирным голосом, даже совсем как будто другим тоном, совсем не злобным, так что если бы кто-нибудь отворил к ним теперь дверь и с порога взглянул на них, то непременно заключил бы, что они сидят и миролюбиво разговаривают о каком-нибудь обыкновенном, хотя и интересном предмете.
— На счет этой двери и что Григорий Васильевич будто бы видел, что она отперта, то это ему только так почудилось, — искривленно усмехнулся Смердяков. — Ведь это, я вам скажу, не человек-с, а всё равно что упрямый мерин: и не видал, а почудилось ему что видел — вот его уж и не собьете-с. Это уж нам с вами счастье такое выпало, что он это придумал, потому что Дмитрия Федоровича несомненно после того в конец уличат.
Характерно, что реплика Ивана, как и во многих других случаях здесь прописывается с тонкой психологической подробностью (самым мирным голосом, если бы кто-нибудь отворил к ним теперь дверь), такая степень детальности сопровождает из всех Карамазовых только действия Ивана. Впрочем, дверь могла быть закрыта неплотно и даже открываться туда-сюда из-за ночного ветра.
Во II главе "Больная ножка" одиннадцатой книги "Брат Иван Фёдорович" есть такая гипотеза, высказанная госпожей Хохлаковой-старшей в порядке бреда Алёше:
— Да ведь он же не убил, — немного резко прервал Алеша. Беспокойство и нетерпение одолевали его всё больше и больше.
— Знаю, это убил тот старик Григорий…
— Как Григорий? — вскричал Алеша.
— Он, он, это Григорий. Дмитрий Федорович как ударил его, так он лежал, а потом встал, видит, дверь отворена, пошел и убил Федора Павловича.
— Да зачем, зачем?
— А получил аффект. Как Дмитрий Федорович ударил его по голове, он очнулся и получил аффект, пошел и убил. А что он говорит сам, что не убил, так этого он, может, и не помнит. Только видите ли: лучше, гораздо лучше будет, если Дмитрий Федорович убил. Да это так и было, хоть я и говорю, что Григорий, но это наверно Дмитрий Федорович, и это гораздо, гораздо лучше! Ах, не потому лучше, что сын отца убил, я не хвалю, дети, напротив, должны почитать родителей, а только все-таки лучше, если это он, потому что вам тогда и плакать нечего, так как он убил, себя не помня или, лучше сказать, всё помня, но не зная, как это с ним сделалось. Нет, пусть они его простят; это так гуманно, и чтобы видели благодеяние новых судов, а я-то и не знала, а говорят, это уже давно, и как я вчера узнала, то меня это так поразило, что я тотчас же хотела за вами послать; и потом, коли его простят, то прямо его из суда ко мне обедать, а я созову знакомых, и мы выпьем за новые суды. Я не думаю, чтоб он был опасен, притом я позову очень много гостей, так что его можно всегда вывести, если он что-нибудь, а потом он может где-нибудь в другом городе быть мировым судьей или чем-нибудь, потому что те, которые сами перенесли несчастие, всех лучше судят. А главное, кто ж теперь не в аффекте, вы, я — все в аффекте, и сколько примеров: сидит человек, поет романс, вдруг ему что-нибудь не понравилось, взял пистолет и убил кого попало, а затем ему все прощают. Я это недавно читала, и все доктора подтвердили. Доктора теперь подтверждают, всё подтверждают. Помилуйте, у меня Lise в аффекте, я еще вчера от нее плакала, третьего дня плакала, а сегодня и догадалась, что это у ней просто аффект. Ох, Lise меня так огорчает! Я думаю, она совсем помешалась. Зачем она вас позвала? Она вас позвала, или вы сами к ней пришли?
— Да, она звала, и я пойду сейчас к ней, — встал было решительно Алеша.
Характерна реакция "немного резко прервал Алеша. Беспокойство и нетерпение одолевали его всё больше и больше". Она хоть и менее подробна описана чем реакция Ивана, но это ж не мешает включить тут собаку-подозреваку. Если не подозревать Смердякова, если не подозревать Ивана — то убил кто-то кто был ещё неподалеку от папы Фёдора.
А, в самом деле, где был Алёша в ночь убийства? Пребывание Алёши в монастыре и ночь убийства с последующим пьяным кутежом Дмитрия описаны так что кажется что они происходили вообще в параллельных реальностях, одно всё такое как бы духовное, а другое такое грязное и земное.
Особенно раздражает переход между последним абзацем седьмой ("Через три дня он вышел из монастыря, что согласовалось и со словом покойного старца его, повелевшего ему «пребывать в миру") и первым абзацем восьмой книги ("А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «велела» передать свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви, был в эту минуту...)". Кручу, верчу, запутать хочу.
А между тем Фёдор боится нападения Дмитрия, и в Иване, гостящем у него, видит какую-то защиту, но Иван уезжает в Чермашню, Алёша видел как Дмитрий угрожает и бьёт отца, и тем не менее в монастыре, а не гостит у отца. Я не могу поставить это в обязанность Алёши, тем более что он молодой человек, его желание гостить быть в другом месте понятно, его ни о чём таком не просили, очень вспыльчивые поступки ещё не доказательство намерения убийства, и всё такое. Но тем не менее — правильнее было бы охранять отца.
Характерно, что после монастырских глав Алеша появляется вновь в поле зрения рассказчика только в четвертой главе "Жучка" десятой книги "Мальчики" в разговоре с Колей Красоткиным — такая пауза как раз соответствует тому, что Иван Карамазов отсутствовал в Скотопригоньевксе. Не удержусь и процитирую, какой Алёша красавец, я ж пишу об обстоятельствах дела только ради этого.
Алеша появился скоро и спеша подошел к Коле; за несколько шагов еще тот разглядел, что у Алеши было какое-то совсем радостное лицо. "Неужели так рад мне?" с удовольствием подумал Коля. Здесь кстати заметим, что Алеша очень изменился с тех пор, как мы его оставили: он сбросил подрясник и носил теперь прекрасно сшитый сюртук, мягкую круглую шляпу и коротко обстриженные волосы. Все это очень его скрасило, и смотрел он совсем красавчиком. Миловидное лицо его имело всегда веселый вид, но веселость эта была какая-то тихая и спокойная. К удивлению Коли, Алеша вышел к нему в том, в чем сидел в комнате, без пальто, видно, что поспешил. Он прямо протянул Коле руку.
Однако вернёмся назад. Зосима умирает ночью перед общением госпожи Мити и госпожи Хохлаковой-старшей, когда Митя клянчил деньга, а госпожа шлёт его нах на золотые прииски.
А Алеша в день после смерти Зосимы заходит к Грушеньки, та флиртует с ним, его к ней привёл Ракитин, потому что Алёша был в растерянности.
— Старец его помер сегодня, старец Зосима, святой.
— Так умер старец Зосима! — воскликнула Грушенька. — Господи, а я того и не знала! — Она набожно перекрестилась. — Господи, да что же я, а я-то у него на коленках теперь сижу! — вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван. Алеша длинно с удивлением поглядел на нее, и на лице его как будто что засветилось.
После беседы с Грушенькой Алеша вновь идёт в монастырь. Когда Алёша вышел от Грушеньки, сказать точно невозможно, НО
Было уже очень поздно по-монастырскому, когда Алеша пришел в скит; его пропустил привратник особым путем. Пробило уже девять часов — час общего отдыха и покоя после столь тревожного для всех дня. Алеша робко отворил дверь и вступил в келью старца, в которой теперь стоял гроб его.
Причём Дмитрий врывается в усадьбу отца задолго до девяти часов. Потому что в V главе "Внезапное решение" восьмой книги уже сбежавши из сада Митя посещает дом Грушеньки — а та уже успела уехать — и только после этого появляется указание на точное время:
Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты. Было уже половина девятого, и Петр Ильич, напившись дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир «Столичный город» поиграть на биллиарде. Митя захватил его на выходе. Тот, увидев его и его запачканное кровью лицо, так и вскрикнул
Как-то долго Алёша, действительно долго шёл, где его алиби вообще? А от города до монастыря всего-то километр с небольшим, как сказано в главе "Ещё одна погибшая репутация". Алёша, где ты был всё это время? Как я уже сказала в прошлом посте, житие Зосимы (шестая книга "Русский инок") Алёша нафантазировал, и сказала что там есть интересный рассказ "Таинственный писатель", который тогда вероятно проекция Алёшиных дел, и смотрите-ка что есть в той басне :
Был он в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что всё потом по смерти его и обнаружилось.
<...>
Было им совершено великое и страшное преступление, четырнадцать лет пред тем, над одною богатою госпожой, молодою и прекрасною собой, вдовой помещицей, имевшею в городе нашем для приезда собственный дом. Почувствовав к ней любовь великую, сделал он ей изъяснение в любви и начал склонять ее выйти за него замуж. Но она отдала уже свое сердце другому, одному знатному не малого чина военному, бывшему в то время в походе и которого ожидала она, однако, скоро к себе. Предложение его она отвергла, а его попросила к себе не ходить. Перестав ходить, он, зная расположение ее дома, пробрался к ней ночью из сада чрез крышу, с превеликою дерзостью, рискуя быть обнаруженным. Но, как весьма часто бывает, все с необыкновенною дерзостью совершаемые преступления чаще других и удаются. Чрез слуховое окно войдя на чердак дома, он спустился к ней вниз в жилые комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на замок. Понадеялся на оплошность сию и в сей раз и как раз застал. Пробравшись в жилые покои, он, в темноте, прошел в ее спальню, в которой горела лампада. И, как нарочно, обе горничные ее девушки ушли потихоньку без спросу, по соседству, на именинную пирушку, случившуюся в той же улице. Остальные же слуги и служанки спали в людских и в кухне, в нижнем этаже. При виде спящей разгорелась в нем страсть, а затем схватила его сердце мстительная ревнивая злоба, и, не помня себя, как пьяный, подошел и вонзил ей нож прямо в сердце, так что она и не вскрикнула. Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг: не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег. Захватил и еще кое-что себе на память, но о сем после. Совершив сие ужасное дело, вышел прежним путем. Ни на другой день, когда поднялась тревога, и никогда потом во всю жизнь, никому и в голову не пришло заподозрить настоящего злодея! Да и о любви его к ней никто не знал, ибо был и всегда характера молчаливого и несообщительного, и друга, которому поверял бы душу свою, не имел. Считали же его просто знакомым убитой и даже не столь близким, ибо в последние две недели он и не посещал ее. Заподозрили же тотчас крепостного слугу ее Петра, и как раз сошлись все обстоятельства, чтоб утвердить сие подозрение, ибо слуга этот знал, и покойница сама не скрывала, что намерена его в солдаты отдать, в зачет следуемого с ее крестьян рекрута, так как был одинок и дурного сверх того поведения. Слышали, как он в злобе, пьяный, грозился в питейном доме убить ее. За два же дня до ее кончины сбежал и проживал где-то в городе в неизвестных местах. На другой же день после убийства нашли его на дороге, при выезде из города, мертво пьяного, имевшего в кармане своем нож, да еще с запачканною почему-то в крови правою ладонью. Утверждал, что кровь шла из носу, но ему не поверили. Служанки же повинились, что были на пирушке и что входные двери с крыльца оставались незапертыми до их возвращения. Да и множество сверх того являлось подобных сему признаков, по которым неповинного слугу и захватили. Арестовали его и начали суд, но как раз через неделю арестованный заболел в горячке и умер в больнице без памяти. Тем дело и кончилось, предали воле божьей, и все — и судьи, и начальство, и всё общество — остались убеждены, что совершил преступление никто как умерший слуга.
Правда, похоже? Впрочем, крепостной слуга Пётр объединяет в себе как бы и Дмитрия, и Смердякова. А на таинственного посетителя никто не подумал, что он убил. Никто.
А Алёша после получения наследства богат и уже сейчас уважаем :)
По моему мнению, Алёша уйдя от Грушеньки каким-то образом проник в усадьбу отца (возможно, даже вошёл по его приглашению), и увидев что Дмитрий не решился убить, успокоил отца словами что защитит и вышел в сад, поднял пестик и нанёс удары отцу. Убить Алёша мог ради наследства или даже из ненависти: можно было смириться с тем, что Фёдор, который издевался и вероятно насиловал его мать, живёт на свете, но как смириться с тем, что святой Зосима умер, а отец живёт?
На третьем свидании Смердяков либо просто издевался над Иваном, либо был в сговоре с Алёшей, причём часть разговора мог домыслить Иван.
Вероятно, следующий пост будет про образ Ивана Карамазова или образ Алёши Карамазова в сравнении с другими героями Достоевского, но когда — не знаю, надо перечитать не только главы, но и полностью роман.
PS В дневнике Суворина есть такое свидетельство о замысле романа писателем "Он долго говорил на эту тему и говорил одушевленно. Тут же он сказал, что напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и в этих поисках, естественно, стал бы революционером"
Очень похоже на то, хотя подробности реализации замысла могли бы отличаться. Писатель Фёдор Достоевский ставит над читателем эксперимент: сможет ли нарисовать портрет негодяя так, чтобы негодяй очаровал читателей тем, какой он хороший человек? К сожалению, харизматичность — семейная черта Карамазовых :(((
И так люди к Алёше относятся не потому что он святой,
Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие.
а потому что он харизматичен и успешно выдаёт себя за хорошего человека.