В писательском логове

— Тогда позвольте представить. Вот это, — он простер руку и указал на человека, вальяжно раскинувшегося на подушках напротив меня, — это Борис Натанович Стругацкий.

Я вежливо улыбнулась вальяжному типу; тот величественно кивнул в ответ. «Ах, так вот кто у нас ОН», — подумала я сдержано. Бородатый с таким же успехом мог отрекомендовать его мне и Эдгаром Аланом По; вальяжный был моложе БНа и почти на него не похож; разве что вальяжностью.

Пока я решала, кем на самом деле мог быть этот лже-нерон, бородатый представил мне остальных и представился сам; фамилии были знакомые, но кому из присутствующих какая принадлежала, я по рассеянности не запомнила.

Бородатый тем временем развивал знакомство:

— Андрей сказал, вы пишете...

Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик.

Н. Носов.

В его словах было столько снисходительного внимания, что я сразу поняла, чего он ожидает от меня. А именно: того, что я сейчас с томностью и смущением начну говорить о стихах, которые, по его убеждению, я должна писать, и которые на самом деле я никогда не писала по причине идиосинкразии к рифме, а потом по просьбе присутствующих возможно и прочту с придыханием и подвыванием что-нибудь из себя ранней, что-нибудь лирическое. На потеху и развлечение скучающей писательской общественности. Ну и пуркуа бы и не па?..

Поэтому я скромно потупилась, мило улыбнулась и пролепетала:

— Ах, Андрей скажет...

— Стихи, наверное... — оживился бородатый.

Я прямо таки зарделась.

— А нам вы не почитаете? — приободрил меня лже-БН.

Прочесть я была бы рада, но по причине все той же идиосинкразии в моей голове не задержалось ни одной стихотворной строчки; если я что и могла прочитать, так это отрывок из Уолта Уитмена, потому что белый стих в моей голове держался насмерть. Но не слишком ли хорош Уитмен для провинциальной поэтессы?

Поэтому читать что-либо я наотрез отказалась. Даже предложенная и не выпитая («для храбрости, девушка!») рюмочка не помогла.

— К дьяволу Сартра, — сказал Атсон. — Плохой писатель, пить не умеет.

— Фицджеральд тоже не умел пить, — сказал я.

— А если бы умел пить, вы представляете, какой великий был бы писатель! -

воскликнул Атсон. — Не хуже Берроуза...

А. Лазарчук, М. Успенский, посмотри в глаза чудовищ

Лишившиеся законного развлечения господа писатели поумерили свой пыл, хотя полностью интерес к моей особе не потеряли, и далее развитие знакомства происходило по уже отработанной схеме, разве что книжек мне не дарили: бородатый распускал передо мною павлиний хвост и демонстрировал недюжинные познания в биологии; вальяжный позировал и цитировал знакомые фразы «из себя»; остальные просто терялись на их фоне и, кажется, только посматривали на происходящее и посмеивались, не принимая участия в охмуреже и предпочитая воздавать должное выпивке и закуске.

Бородатый предлагал и мне, но я, оглядев стол, где преобладали водочные бутылки, выбрала лишь довганевское пиво. Происходящее мне мало нравилось; быть украшением писательского стола мне не то чтобы совсем не хотелось, просто интересных разговоров здесь не велось (хотя, может статься, они были сбиты моим неожиданным появлением), и я уже подумывала о том, насколько прилично будет незаметно удалиться (как же, удалишься здесь незаметно), как вдруг в номер вторгся очередной незнакомый мне, но знакомый остальным собравшимся человек, чье появление вызвало всеобщее оживление, и я под шумок сбежала, пробормотав на прощание в пространство:

— Ах, извините, меня ждут...

Реквием благословенной звезде

тэг "личное", потому что реально было. в 92, что ли... на Интерпрессконе. присутствовали Столяров, Измайлов, Рыбаков и еще несколько, по моей дремучей просопагнозии и некоторой растерянности оставшиеся неопознанными