Прости, я так много себе придумал, пока падал в кроличью нору, успел прожить жизнь за двоих, разлюбить и выжить, долго терпел за спиной конвой, эти двое спорили обо мне как дети: "Мой, говорю!" "Нет, мой!" Я сбежал на огромном парусном судне, что скрипел кормой и ронял бока, белых бабочек пенных ловил руками, отпускал в надменные облака. Море горбилось сытой ложкой, соль проела насквозь, до дыр, я ступил на берег босой и взрослый, убеждённый, что умер, значит более не умру, значит,...
Я не верил в того, кто мог плакать на склоне горы, но шёл дождь и земля сохраняла следы, и корням сквозь неё в добрый путь. Так шёл дождь, а за ним тишина. Примирить бы себя с миллионами лет, но по коже озноб, а снаружи вода, и тебе сквозь неё только вглубь. И он тоже не верит в тебя, он лишь плачет на склоне горы, идёт дождь и земля сохраняет следы, как и стрелки, мы вписаны в круг.
Стоит ли мир начинать сначала? Выкорчёвывать веру, за ней печали, Разобрать слова на буквы, а хлеб на зёрна, Отмотать назад, то, где было больно, Отменить весь опыт, стать белым, чистым, Проснуться глупым, счастливым, новым, Зашагать по миру, который остров. Бога нет, но ты есть - апостол. Ты родишься и все исправишь, Пусть и не знаешь, ничего не знаешь. Ты самый первый, ещё невинный, Не бросил камня, копья не сделал. Ветер резво несёт по кругу пыль, что случится твердью, И...
Сельджу всегда делал одно и тоже, он бережно, нежно проводил рукой по гладкому, зеркальному боку стола, садился, откидывался на спинку, кресло в момент обтекало его со всех сторон, как вода, потом он медленно набирал слова на сияющей панели. Текст вспыхивал, символы перемигивались, бежали, подпирая друг друга. Он улыбался и наклонялся вперёд, будто желая понюхать, но воздух и свет ничем не пахли. Издалека доносился звук, будто где-то стучали молотки, далеко, на грани слышимости. Где-то там,...
И пусть от слов давно ничего не осталось, расскажи, как насквозь пробивать даже камень. Расскажи о корнях, как о сути живых. Все, что есть изначально, есть движение вниз. Нарисуй мне круги, будто это весна и дымятся цветущие вишни. Обними меня, слышишь, будто все ещё мы. И не знаю к чему и о чем, я стою на коленях, но здесь нечем дышать, изначальное все, глубоко-глубоко, и его не измерить. Научи меня плакать. Вместо бога, я верую в свойства воды.
Эта странная оттепель, сизый дым, по следам невидимым, не моим, я ступаю робко и наугад, не ломаю веток, не жгу костра, и белее белого молока мотылёк летит, острый край луны рассекает тьму; я держусь за неё, за её струну, заплетаю слова, расплетая сны, мы честны друг с другом, всегда честны. Эта странная оттепель, сизый дым, по следам невидимым, не моим, тень крадётся, идёт война, но река течёт себе, как текла, солнце крутит веретено, суть и смысл ушли на дно, нити в кронах,...
Да рыжий я, рыжий! Мне холодно, слышишь, как снег там, на крыше, скребётся как мыши и лезет в нутро. Я маленький вышел, апельсиново–плюшевый, для всех будто лишний, для ветра бумажный, на корочке книжной от страха не сплю. Луна с неба дышит, и ближе все, ближе, крадётся как снег и падает в нишу, как капля в ведро. Да рыжий я, рыжий! Погладь, не обижу. И ты не обидишь, в глазах твоих вижу, в серых как мыши, снег тает и с крыши стекает в ладони, в которых тепло. Да...
Сёма, сидевший за рулём, бережно погладил татуировку на руке в виде перевёрнутого креста и беззубо ухмыльнулся. Его бритый череп пестрил зигзагами разного цвета. Аля поёжилась и посмотрела на Ритку, та дымила в форточку и покачивалась в темп музыке, но глаза смотрели пусто и холодно, в профиль отлично просматривался след от пальцев на шее. Чувствуя, как нарастает пульс, Аля достала из кармана блокнот и начала писать, сначала по привычке рифмуя все подряд, пока нечто бесформенное не стало...
Под впечатлением от рекомендаций Эм Делорм решила тоже начать делиться восторгами. Копилка белой зависти начинается с научно-фантастического рассказа Shurahan "Sun Strike" Ближайщее будущее. На Солнце происходит мощная вспышка, в это время в поясе астероидов находится команда космонавтов. Тут всё по настоящему. https://author.today/work/319134 Пока читала, все время думала до чего же мы хрупкие и как много нужно преодолеть, чтобы космос стал человечеству домом. Складывать...
Пока пишется третья книга, напомню с чего всё началось. - Порождение нечистого в лесу завелось, - выпалил с порога Веридий. Жалкий, изъеденный страхом, как шуба молью, он замялся на пороге. Войти не решался, а выбежать прочь остатки гордости не позволяли. В трапезной воцарилась неуютная, непривычная тишина, все двенадцать собравшихся оглянулись на него и терпеливо ждали, что дальше скажет. - Да не сойти мне с этого места, если я вру! – собравшись с духом, продолжил лесничий. Утер...
Придумала тебя, забыла про часы, отброшенная речь крестом на полосе, отброшенные все, стоят часы в миноре, а я бросаюсь в море, придумывать тебя. И сочиняю скулы и скалы, обрыв и глубину, и еле выплыв, на берегу дышу, и соль мне разъедает губы. Я сочиняю бровь, надломанную линию, рисуя на песке, и места не находя себе, всё вслушиваюсь в крики чаек – зовут? Скучают ? Речная , пресная в гортань стекает тень, я сочиняю, который день, сочащийся изгиб запястья, так обтекаемо...
Тик-так, тик-так… –Дедушка, а ты можешь остановить часы? Тик-так, тик-так, тик… Серебряная крышка с щелчком захлопывается. Перешёптываясь, звенья исчезают в заиндевевших складках белых одеяний. –Я могу остановить часы, но не могу - время. – А что такое время? – Время это то, что превращает сердца в угольки Старик достаёт из кармана бордовый, бархатный мешочек, вытряхивает содержимое на ладонь, камешки переливаются как алмазы, ломая об алые грани закатные лучи уставшего солнца. –Подуй,...
Она знает, Терранс лен Валлин очень любит этот дом. Дом, пустивший корни из поваленного белого дерева. Его чуть раздутые, шершавые бока, круглые, витражные окна, смотрящие на черно-бурую воду и ступенчатую крышу с плоской шляпкой взлетной площадки. Серый, несимметричный, местами он кажется слепленным из глины. Рядом, захваченный белыми щупальцами семянника, растет ствол маяка, подпирая серые стены дома бугристой спиной. Усыпанная гравием дорожка бежит от крыльца и прячется под раскидистыми...
Не письменного, ладоней жадного тепла и снов, которые сбывались, они желали и сбивались, и до утра не раздевались под взглядом строгого окна во фраке деревянной рамы, а пальцы томно изнывали, чернил не помня и пера. От сердца, а не от ума слова, как искорки рождались и утоляли, как вода. Зиме тем вечером казалось, что миг, вместивший вдруг года, есть всё, что им от слов осталось, а ночь от ревности металась, на грудь бросаясь фонаря. Ей было отдано сполна, и двое, обнимаясь,...
Пока у всех нейросети, у меня чай с кисточкой! Снимает стресс и неписун) Имею наглость считать себя автором процентов на 50)) В остальном заслуга мастера!
Люблю создавать вселенные. Так и тянет меня на сотворение мира. И очень редко когда я использую земные реалии. Но есть у меня одна любимая аномалия, где события происходят на земле, в вымышленном, конечно, но ближайшем будущем. — Игорь! Давыдов! Ты на седьмой? — кричал Остин по-русски. — Забери почту для Варгаса! Механик бежал к нему от дальней стены ангара, где уже вторые сутки возился с вертушкой — вешал новое оборудование. За последний год австрал, как его называли за глаза, стал...
Лень, о, лень, будто пень трухлявый сыпался весь день. Будто сон измучен был, вдоль и поперёк, весь на тень истратился между двух досок. Солнышко-то падало и гремела рать, за окном всё двигалось, только мне не встать. Не просил о помощи и не клял беду, лишь лежал и сыпался сквозь внутри дыру.