AirFrosty & Alta

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

Эта история написана в мире «Звёздной Крови» Романа Прокофьева — но это не фанфик. Это самостоятельный взгляд изнутри, через персонажей, которые живут, ошибаются, курят, шатаются — и не собираются быть героями.
Мы выбрали этот мир не ради хайпа. Мы выбрали его, потому что он логичен, живой и красиво сконструирован. Потому что он достоин быть продолженным — по-другому, но с уважением.
Жанр — социальная фантастика.
Стиль — обрывочный, резкий, как настоящие мысли.
Мы не затачивали углы. Не сглаживали эмоции.
Мы писали, как есть. Местами — тяжело. Местами — с хохотом.
Даже когда шутки были слишком, а фразы — короткими, как выстрел.
Тут есть голые тела, не очень голые души, и кое-что, что нам самим стыдно перечитывать — а значит, попали куда надо.
Персонажи, как водится, ожили и начали хозяйничать.
Местами у нас получилось серьёзно, местами… как получилось.
Но старались — честно. Даже когда ржали.
Если вам откликнется — значит, мы не зря всё это выдумали.

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень, носорогу трудно жить, почему никто не хочет с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

"...носорог скучает очень
носорогу трудно жить
почему никто не хочет
с носорогами дружить..."
© Песня про носорогов

Да, и мне самому нравится говорить про мудрость больше, чем про рога, хотя мой папа уверен, что одно от другого не отделимо, как недавно родившиеся в нашем стаде, сиамские близнецы Инь и Янь.

Роза. Крупный план. ЖЖЖЖЫЫЫ. Финал.

"Первая близость — это когда ты ещё не знаешь, что ты близок."

«Евангелие от Ванечки и Клавы» — это любовно-философская хроника одной Пятницы, где штырит, плющит и переливается через край. Здесь эмалированный тазик становится метафорой Вселенной, клавиша «Э» — манифестом тоски, а Ванечка, дурак и трубадур, находит Смысл в дрожжах и добром слове. Это рассказ о том, как любовь пахнет тестом, ошибается и всё равно остаётся. И ещё это про тех, кто смеётся сквозь Ctrl+Alt+Del.

Когда-то и кто-то, прочитав этот рассказик, прокомментировал: --- "Это бриллиант в сральне".

о смерти.
Алиса очень осторожно приоткрыла глаза. Сквозь завесу ресниц удалось разглядеть, метрах в пяти от себя, спортивную фигуру девушки в боевой экипировке, склонившуюся над одним из тел.
За спиной — как рисовали катану в поп-культуре прошлой эпохи — распознавалась снайперская винтовка в адаптивном чехле.
Одна из модификаций модельного ряда «Игла».

Под ногами синяя трава расходилась волнами, будто жидкий океан, с бурунами волн, бегущих прочь от напора воздуха из-под винтов.
Над головой тоже темно-синяя гладь, с подвешенным, будто чьей-то заботливой рукой, светильником — Звёздным Троном.
Казалось, что не летим — плывём, болтаясь в пустоте между небом и землёй.
Игг-Древо еле мерцает. Мы оставляем его по правому борту.
Оно — наш условный Север.
Вся навигация в колонии подогнана под новые условия.
Нет магнитных полюсов. Нет глобуса планеты.
Здесь — Единство.
Непривычное место для тех, кто упал. А мне норм. Я местный.
Мне кажутся надуманными все эти условности со сторонами света.
Я чувствую направление... Не знаю как, не знаю чем — просто знаю, куда идти.

На небе ни облачка. Дождя не было уже 79 световых циклов. Он вёл счёт этим дням, большинство колонистов по прежнему называли смену дня и ночи сутками и днями, вел счет сам, без всяких гаджетов. Ещё неделя без влаги — и норму водопотребления придётся срезать вдвое. А на корабле поднимется бабий бунт. Даже Варька — уж куда выдержанная дама — и то, случалось, сетовала, что по-человечески помыться в своём бунгало не получается из-за строгого графика подачи. В общем, тучи сгущались. Жаль, что не на небе.

Тишину нарушил приближающийся свист. Знакомый свист импеллеров. Алиса вздрогнула, вскочила на ноги — и увидела, как, раздвигая траву, к ней приближаются два ховербайка. Знакомая форма, узнаваемый силуэт — технологии Утопии. Сердце забилось чаще. Внутри шевельнулась смутная надежда: может быть, всё в конце концов закончится благополучно…

Перед тем, как начнётся
(или: «если вы всё ещё с нами, держитесь крепче»)

Мы не уверены, как это назвать.
То ли роман, то ли командная шиза с элементами сюжета.
Но как-то уж больно оно само писалось.

Персонажи, как водится, ожили и начали хозяйничать.
Местами у нас получилось серьёзно, местами... как получилось.
Но старались — честно. Даже когда ржали.

Тут есть голые тела, не очень голые души, и кое-что, что нам самим стыдно перечитывать — а значит, попали куда надо.

Если вам откликнется — значит, мы не зря всё это выдумали.
Если нет — ну и ладно, значит, пока не время.

А вообще, всё это происходит в мире, где когда-то Роман Прокофьев начал писать «Звёздную Кровь». Да, вот так.

Перед тем, как начнётся
(или: «если вы всё ещё с нами, держитесь крепче»)

Мы не уверены, как это назвать.
То ли роман, то ли командная шиза с элементами сюжета.
Но как-то уж больно оно само писалось.

Персонажи, как водится, ожили и начали хозяйничать.
Местами у нас получилось серьёзно, местами... как получилось.
Но старались — честно. Даже когда ржали.

Тут есть голые тела, не очень голые души, и кое-что, что нам самим стыдно перечитывать — а значит, попали куда надо.

Если вам откликнется — значит, мы не зря всё это выдумали.
Если нет — ну и ладно, значит, пока не время.

А вообще, всё это происходит в мире, где когда-то Роман Прокофьев начал писать «Звёздную Кровь». Да, вот так.

Перед тем, как начнётся
(или: «если вы всё ещё с нами, держитесь крепче»)

Мы не уверены, как это назвать.
То ли роман, то ли командная шиза с элементами сюжета.
Но как-то уж больно оно само писалось.

Персонажи, как водится, ожили и начали хозяйничать.
Местами у нас получилось серьёзно, местами... как получилось.
Но старались — честно. Даже когда ржали.

Тут есть голые тела, не очень голые души, и кое-что, что нам самим стыдно перечитывать — а значит, попали куда надо.

Если вам откликнется — значит, мы не зря всё это выдумали.
Если нет — ну и ладно, значит, пока не время.

А вообще, всё это происходит в мире, где когда-то Роман Прокофьев начал писать «Звёздную Кровь». Да, вот так.

Перед тем, как начнётся
(или: «если вы всё ещё с нами, держитесь крепче»)

Мы не уверены, как это назвать.
То ли роман, то ли командная шиза с элементами сюжета.
Но как-то уж больно оно само писалось.

Персонажи, как водится, ожили и начали хозяйничать.
Местами у нас получилось серьёзно, местами... как получилось.
Но старались — честно. Даже когда ржали.

Тут есть голые тела, не очень голые души, и кое-что, что нам самим стыдно перечитывать — а значит, попали куда надо.

Если вам откликнется — значит, мы не зря всё это выдумали.
Если нет — ну и ладно, значит, пока не время.

А вообще, всё это происходит в мире, где когда-то Роман Прокофьев начал писать «Звёздную Кровь». Да, вот так.

Из темноты вышел силуэт. Круглый, пузатый, с ведром, в котором что-то звякало, как философия на болоте. Рядом с ним — белое существо. Огромное, медленно идущее, будто его катит не судьба, а смирение. На голове у пузатого была шапка с оторванной кокардой, на груди — пятно в форме континента, который никто уже не мог вспомнить.
— Я Гыпопо, Пархом, — сказал он.
Гайки в ведре звякнули, будто кивали.

Он налил себе чаю из термоса, сел на складной стул, достал журнал учёта.
"Запись №344: Шкаф молчит. Наверное, обиделся. Вчера чихнул на контактор.
Извинялся. Громко. Но он молчит."
Пархом считал дни не по календарю, а по звукам.
Понедельник — бульк,
вторник — щёлк,
среда — дзыньк,
когда падает что-то металлическое.
Пятница — шшрррх, будто кто-то переворачивает важную страницу в книге, которой здесь никогда не было.
— Ну что, Альточка, скучала? — спросил он вполголоса.
— Запрос принят, — ответил шкаф глухо.
— Вчера ты говорил со мной иначе.
— Вчера был вторник, — буркнул Пархом. — Во вторник я всегда философ.

Снег под ногами похрустывал не как снег — как плёнка, намотанная на катушку. Всё вокруг слегка перематывалось. Пассажиры проходили мимо — и иногда слишком плавно, будто кадры были подредактированы. Один мужчина с чемоданом шёл в одном и том же направлении трижды. Женщина с сумкой оборачивалась… и снова, и снова. Серёга моргнул. Воздух дрогнул, как вода в чайнике перед закипанием.
Он прошёл под аркой, где на табличке значилось: "Добро пожаловать в прошлое. Остановочный пункт." Шутка? Декорация? Или глюк?
Люди спешили. Сидели. Орали. Обнимались. Всё вперемешку. Всё в звуках. На перроне курил парень в косухе с надписью 1991. На лавке бабка расшнуровывала кирзачи и протирала ноги газетой с заголовком: «Генсек Шпилёв открыл новый комбинат». Из киоска доносился голос:
— Только что поступили новые билеты на концерт Аллы Плясуновой!
Серёга прошёл мимо, но в его ушах вдруг — щёлк. Будто проектор сдвинул плёнку. Мир стал чуть ярче, а потом — потускнел. Всё шло в обратную сторону.
Съеденный беляш

Он бросил быстрый, но очень цепкий взгляд на Анжелу. Та шла, едва не касаясь его плеча, и с видимым интересом крутила головой, стараясь выглядеть впечатлённой. Серёга же сразу отметил все изъяны, тщательно замазанные пудрой. Прыщики на подбородке, румяна, наложенные, как строительная шпатлёвка, катышки пудры за ухом — вся эта маска «девушки с обложки» не выдерживала даже беглого взгляда.
«Видать, мама так торопится сбыть с рук товар, что даже не дала дочке нормально привести себя в порядок», — подумал он и скривился.