Призраков много, они повсюду, следуют за живыми, но обычно не докучают им. У живых есть помощь, есть друзья, психиатры, алкоголь...но кто поможет призракам?
– Оскорблял меня, – ответил доктор Грэхем, – говорил гадости о том, что я ничтожество и урод, много бранился. – Может, вы кого-то просто плохо лечили? – надо было удержаться от этого смешка, но я не смогла.
– Мы знаем про ваши беды! – сразу объяснил Наместник, стукнув в дверь. Небольшая группа поддержки согласно загомонила. Незнакомка отперла. – Знаете? – поразилась она.
– К нам? – не поверил Дору. – К вам, – подтвердил Абрахам, – не бойтесь, я знаю ваши тайны. Заявление было смелым, и Дору даже на миг поверил Абрахаму, затем рассмеялся: – Нет у нас тайн!
Нет, не будет тебе, Господарь, Почести в веках и славы. *** Имена… подбивают, но в тени, Наступают, но не в крови. Только и ждут моей смерти – Имена, что не удивляют... *** Хмарь кончается, сходит в смерть, Но память живёт, день зная. *** Сострадание – это не сила, Когда бой со зверьём идёт. *** Шум во мне возвещает Всё то, что в века не уйдёт. *** Всё на благо, всегда на него, Для будущего, для земель. Я не жалею никого, Я не считаю потерь.
– Страшно? – спросила Вадома, когда они остановились у дерева. Ей нравился страх Бланки, она была испугана и бесприютна в этом лесу. Так и должно было быть. Не стоит подниматься вперёд своей наставницы, не стоит спешить, надо знать своё место!
Время - всемогущее время! искалеченное время, оно сходит с ума. "– Знаешь, нас многие видели уже. В истории-то. Та же Жанна д`Арк. Она видела не ангела и слышала не бога. Это были мы, приграничники. Просто представь – ты живёшь где-нибудь в средние века, где правит власть церковь, а кое-где и инквизиция. И тут здрасьте – ниоткуда не возьмись ниоткуда не взялось. Свет, разлом и мы стоим чёрт знает в чём и молвим так ласково, брысь, мол, отсюда, не суйся! "
Правда, говорят, возвращаются они… но мать говорила, что слухи это, а пускают их те, кто от древних богов отрёкся, а в единого, чужого бога уверовал. Да только может ли быть такое, чтобы один бог за всё отвечал? Отступление это, вот и всё. И принесли отступление чужаки. А на их земле, да в общине их чужаков не было, только слухи о них ходили недобрые.
– Одумайся, царевна, ведь ты попадаешь под серьёзный приговор! – не выдерживают верные слуги, боятся. – Приговор исполняет Царь, – Эва спокойна, во всяком случае, внешне. Внутри неё бунтует море, требует крови и бешенства, давно требует. Она держит это море из последних сил. Она знает, что это последние минуты, часы…но последние.
Ирене живёт на свете слишком долго и не знает для чего боги так жестоки. Она не говорит об этом вслух – жалость не примет даже её сердце, ведь если боги даровали долгую жизнь, то живи, не гневи ни себя, ни их! Но у Ирене никого не осталось – война не стихала, потом болезнь, и живёт Ирене неприкаянной и не верит – ни слуху, ни зрению, потому что, когда молилась – казалось, что шёпотом травы и поступью ветра отзываются боги, милуют её судьбу! И виделись вспышки на белых камнях – да, слышат боги! Так она себе толковала.
– Здесь нет лампочек, – объяснял Амон, – и кастрюль со сковородами лишних не бывает. Богатство кочевника – его палатка и его стадо. Большего и не нужно. Печь и воду нам заменяет песок, посуду – выделанные шкуры. Всё остальное будет лишь тяготить, если придётся идти за водою на большие расстояния.
– А тебе, Марк, здесь нравится? – я пытаюсь его поддеть. Он пожимает плечами: – Мне нравится везде, где есть Рим. – Настоящий, свободный от тиранов Рим! – добавляет Кассий, желая не то ободрить его, не то поддержать себя.
– Нет, серьёзно, – Светоносный видит недоверие в глазах друга, смешанное с удивлением. Искали и что же – не нашли? – Были собрания, пересылки кандидатур, подробный список из положительных качеств. – И кто решил, что слабохарактерное подчинение – это качество? – Азазель говорит это быстрее, чем успевает подумать. Спохватывается.
– Большая честь…– повторяет Виорг и голос его от волнения срывается, превращаясь в писк. Он закашливается. Дурак! Несолидно! Позор… что Хозяин подумает? – Ничего не подумаю, – тут же отзывается Сам, – потому что думать о тебе слишком скучно.
Омыто ветрами, занесено песками, замучено долгой зимой и жарким летом, изменено в памяти, искажено в рассказе, а всё же было, и того не отнять! Живуча правда, хотя и робка она, и легко одевается в тысячу платьев из времён года и многих слухов.
– Я бы подал вам стакан воды, но, к сожалению, это уже не в моих силах, видите? – и он протянул мне такую же серую руку, расплывающуюся, не имеющую контуров, и та, как я уже и предполагал, прошла абсолютно спокойно через грани стакана. Неудивительно! Подумаешь, какой-то стакан. Четверть часа назад он просочился таким же образом через двери и поздоровался, извинившись, что не может войти как полагается.
Призрак боится темноты. Призрак! Тот, кто уже не будет ходить по земле, кто оказался достаточно заметным соседом для живых, что обратились к нам, боится темноты.
– У нас возникли непреодолимые разногласия с администрацией, – объяснил он. Стефан хмыкнул. – А дальше? А дальше было ещё глупее. Они оказались свободны, но куда деть эту свободу не представляли.
– Нет, я понимаю, что, вернее всего, она сама его отдала кому-то или потеряла в лихорадке…или в пути. Но если вдруг увидите, если вдруг повезёт… «Не повезёт» – подумал Конрад, но не сказал ничего подобного вслух.
– На самом деле, все те, кто общался с Дьяволом, за кра-айне редким исключением общались вовсе не с ним, – Азазель усмехается, глядя в вытянувшееся лицо новичка. – Некоторые общались с демонами-глашатаями, некоторые же и вовсе просто психи, которым впору общаться с сами собой, да своей головой.