Anna Bogodukhova

С трудом сохраняя серьёзный вид, троица подступила к ящику и тупо уставилась на него. Что делать они не представляли.

– А вот в прошлом году пан помер, – уже вовсю рассказывали им в перерыве между стуком деревянных ложек о миску, да вздохов от мёда, – пан Оршоевжич! При жизни тихой был, а в посмертии…
Напряглись инспектора.
– Ну? – спросил Томаш нарочито смешливо, мол, ври-ври, человечек. – Неужто буйным стал?

Я принимаю белый яд малыми дозами. Боюсь отравления. Для Сигера я угроза. Я знаю это, а он понимает, что я знаю. Успокоится народ, и меня не станет, Сигер позаботится.
Я бы позаботилась.

– Пара поколений и мы снова расцветём! – уверяли с синевы экранов всёзнающие и всёведающие политики.
– Лет двадцать! – махали руками критики всего и вся.
– Никогда! – спорили то слабеющие, то набирающие силу в опасные смутные годы служители последней веры.

Он издевался тогда, и я перенимала это. А сейчас что? почему всё изменилось? он стал шефом, а я старшим специалистом и мне нельзя теперь ехидничать и хамить? Почему? Как с людьми всё непонятно и сложно.
С живыми людьми.

У меня, вон, метла стоит. Я даже серебряной краской её прутья покрыла. А то людям втемяшили, что у ведьмы должна быть метла. А ею по дому мести неудобно.
А ещё, если входишь при клиенте в комнату, надо бросить на неё выразительный взгляд, чтоб клиент уж точно заметил.

Они застыли между миром мёртвых и живых. Они научились следовать своим законам. Осталось до конца отринуть человечность и стать чем-то по-настоящему бессмертным.

– Эйша, за что же ты меня так не любишь? – оставалось только вздохнуть, возмутиться и попытаться потянуть время.
Эйша – как всегда строгая, собранная, безукоризненная, взглянула на меня с тоской:
– Я тебя очень люблю, но что толку? Не я же тебя вызываю.
– Ну хоть кофе я выпить успею? – надежда во мне тлела.

– Тебе жаль? – спросила она.
– Регара, Лепена и Сколера?
– Нет, одеяло, – ответ был неожиданным. Но Мальт спохватился – он не имел права жалеть о них, они ему были никем, и Арахна показала, что его фальшивая жалость, его лицемерное сострадание ей тут не нужны. Это она будет молить Девятерых о них, и она будет помнить их.
Живыми помнить. Мёртвых Арахна никогда не помнила.

– Вы любите людей? – неожиданно спросил он, когда молчание стало неприличным.
– Что, простите?
– Людей, – повторил он, словно это было самое непонятное в его вопросе. – Ричард говорил и вы подтверждаете, что у вас было агентство. Вы ведь работали с людьми, помогали им?

Франческа выразительно закатила глаза, показывая, как утомил её этот бренный мир, легко встала из-за стола, но направилась не к дверям, а к окну.
– Вы что делаете? – возмутилась я. чашка уже слетела со стола при моём неловком подъеме, плеснула по мне чаем, а по полу осколками.
– Убегаю с работы, – ответила Франческа, уже оказавшись на подоконнике, и…шагнула в пустоту.

– Оставь его! – скомандовала Эмма. – Идиот он и в Африке идиот. Лиза, ты как?
– Я? нормально, – она жалела, что пришла сюда, что из-за неё столько шума, на кой чёрт она высунулась из своего мирка?
Что тут было хорошего?

Смотрю с подозрением: не поверил и играет или поверил? Оба варианта плохи. Если не поверил, значит, я не умнее его и не смогла его перехитрить. Если поверил, тоже паршиво – это значит, что мой брат – глупец, и, что хуже – глупец жестокий.

–А в морду? – поинтересовалась я мрачно. – Я хоть и ведьма, но врезать могу и по-людски, даже с большим удовольствием! Хочешь?

–Почему к дождю? – он осёкся и даже огляделся на прильнувших к дороге любопытных.
–А у меня все приметы к дождю, – объяснил инспектор и протянул руку.

–Словом…– Афродита встряхивается, вспоминает о чём говорила, – а! словом, загордился, да потерял всякий интерес ко всем. Всё должно быть по его, а он снисходит.
–В боги собрался? – спрашивает Афина и Афродита не знает – шутит она или нет.

–Править? – будь я честной, я бы заорала, мол, что ты себе позволяешь?! Но мне только это и нужно, поэтому я шепчу, вроде бы как поразившись. – Чем же править?
–Царством, – Симон указывает на толщу воды над нашими головами, – нашим Царством.
–Есть же Царь, есть! – я не кричу, я напоминаю, но слегка улыбаюсь, показывая, что я, вообще-то, слушаю.

–Вас в детстве роняли, Магрит? – поинтересовалась Франческа вроде бы дружелюбно. – Просто если да, то у меня к вам нет вопросов, а если нет, то я крайне озадачена. Вы забыли, что мой предмет – зелья? А их вести может только ведьма.

–Голова болит, – солгал Грей.
–Почему тогда не активируешь мед-ключ? – удивилась она. – Уж от головы-то…
–Не заслужил! – обозлиться следовало бы на себя, но он обозлился на неё. Так проще.

Двое в жизни и двое в смерти,
Я буду с вами – будь что будет.
Рядом! – в этом благо посмертия,
Я мать! пусть королеву судят.
***
Жозеф, София! Перина из пуха
Вам Богом дана – вы без шаткой тени.
***
Нити жизни, нити ткани –
И даже нитей не дано.
***
Безмолвие стен побеждает,
Ярость их к крови зовёт.
***
Кто подслушал мольбы слова –
Тот Бога в себе не найдёт.
***
Закрываются двери,
Задуваются свечи,
Остаются лишь тени,
И те будут вечны...

«Врёшь!» – внутренний голос – первый враг. И я знаю, что сейчас он прав. Но что-то же я должна держать в своих мыслях? Что-то же я должна обещать высшим силам, неважно уже каким, за пощаду от этих странных касаний?

–Если это окажется невкусно, я скормлю твоё жалование вурдалакам, – ответил Люцифер. Всё-таки ответил.

–Ну мы же не с распродажи, – теперь пришла моя очередь нервно усмехаться, – мы бесплатные.
–Ага, бонус папаши-предателя. И всё же не понимаю, почему мы ей не угодили? Берёшь один товар – второй в подарок. Любимый её расклад!

–Зашейте мне сны! – у гостьи мягкие черты лица и тихий, напуганный ночными кошмарами голос. Да и сама она какая-то вся тихая, робкая, и такая тоненькая, что даже я, наверное, её смогу поднять безо всякой магии, по-людски.

Франческа, пожалуйста, отзовитесь мне! Вы мне нужны, мымра вы наша знающая, ведьма вы наша…
–Да вы охамели, деточка! – Франческа появляется в зеркальной глади, смотрит на меня насмешливо и устало

Я держу траур. Пока мой брат занимает трон и принимает почести, которых не заслуживает, я держу траур. У нас один отец, но вы видите, сами видите какой он и какая я.
Сигер никогда не стремился понять слуг.

–Почему вы решили что призрак? – мне вот всегда «очень нравится», когда люди, столкнувшись с чем-то им непонятным, вместо попытки подумать логически, сразу же ставят диагноз. Чаще всего неприятные запахи – привет от засорившейся канализации; непонятные звуки – от перекрытий, отопления или старой крыши; мигающий свет – следствие плохой проводки… ну а если в твоём доме действительно что-то происходит, то почему сразу «призрак»? Мало других явлений? Почему не «домовой» или не «привидение»?

–Я люблю тебя, мама, – однажды выдавил я, и мама вздрогнула, замерла, не замечая, как опасно наклонилась чашка в её руках. Я выбирал минуту, чтобы не отвлечь её, чтобы не разорвать её дела, её мыслей и всё равно оказался не прав.

–Это было коллективным решением, – усмехнулась Калипсо, – не переживай, царевна, такое чудовище как я заслуживает всего. И даже худшего

Конечно, Сигер хочет показать, что все его братья и сёстры принимают его власть. А они и впрямь принимают. Те, что остались ещё вблизи трона, спорить не будут. Какая-нибудь Алана и вовсе не повысит голоса. А кто далеко, тот и вовсе…
Но речь не о них. Речь обо мне! О моей изворотливости, моей хитрости и о том, на что я сама окажусь способна.