Anna Bogodukhova

«Врёшь!» – внутренний голос – первый враг. И я знаю, что сейчас он прав. Но что-то же я должна держать в своих мыслях? Что-то же я должна обещать высшим силам, неважно уже каким, за пощаду от этих странных касаний?

–Если это окажется невкусно, я скормлю твоё жалование вурдалакам, – ответил Люцифер. Всё-таки ответил.

–Ну мы же не с распродажи, – теперь пришла моя очередь нервно усмехаться, – мы бесплатные.
–Ага, бонус папаши-предателя. И всё же не понимаю, почему мы ей не угодили? Берёшь один товар – второй в подарок. Любимый её расклад!

–Зашейте мне сны! – у гостьи мягкие черты лица и тихий, напуганный ночными кошмарами голос. Да и сама она какая-то вся тихая, робкая, и такая тоненькая, что даже я, наверное, её смогу поднять безо всякой магии, по-людски.

Франческа, пожалуйста, отзовитесь мне! Вы мне нужны, мымра вы наша знающая, ведьма вы наша…
–Да вы охамели, деточка! – Франческа появляется в зеркальной глади, смотрит на меня насмешливо и устало

Я держу траур. Пока мой брат занимает трон и принимает почести, которых не заслуживает, я держу траур. У нас один отец, но вы видите, сами видите какой он и какая я.
Сигер никогда не стремился понять слуг.

–Почему вы решили что призрак? – мне вот всегда «очень нравится», когда люди, столкнувшись с чем-то им непонятным, вместо попытки подумать логически, сразу же ставят диагноз. Чаще всего неприятные запахи – привет от засорившейся канализации; непонятные звуки – от перекрытий, отопления или старой крыши; мигающий свет – следствие плохой проводки… ну а если в твоём доме действительно что-то происходит, то почему сразу «призрак»? Мало других явлений? Почему не «домовой» или не «привидение»?

–Я люблю тебя, мама, – однажды выдавил я, и мама вздрогнула, замерла, не замечая, как опасно наклонилась чашка в её руках. Я выбирал минуту, чтобы не отвлечь её, чтобы не разорвать её дела, её мыслей и всё равно оказался не прав.

–Это было коллективным решением, – усмехнулась Калипсо, – не переживай, царевна, такое чудовище как я заслуживает всего. И даже худшего

Конечно, Сигер хочет показать, что все его братья и сёстры принимают его власть. А они и впрямь принимают. Те, что остались ещё вблизи трона, спорить не будут. Какая-нибудь Алана и вовсе не повысит голоса. А кто далеко, тот и вовсе…
Но речь не о них. Речь обо мне! О моей изворотливости, моей хитрости и о том, на что я сама окажусь способна.

–Так что случилось? – Франческа смотрела сурово, испытующе, словно я пришла к ней на экзамен.
–У меня к вам просьба, мадам Франческа.
–Учебная?
–Личная.
Она усмехнулась:
–Все личные просьбы во внерабочее время, милочка!
–Так у вас нет сейчас смены, а лаборатория – ваше личное хобби, – тут я её урыла

Я заберу всё. Смотри, Лина, смотри, как меняется твой сон, как тает в нём безоблачность твоих мечтаний, как падает и ползёт к тебе на брюхе пёс. Он болен, он не встанет больше, так что плачь, девочка, плачь во сне, я это обожаю.

–Желаешь переубедить Морского Царя? – мне смешно, вопреки всему смешно. Сигер моего веселья не разделяет:
–Всегда можно переубедить кого угодно.

–Мне идёт пепел? – интересуюсь я, когда всё гневное и алое сходит с меня. – Или всё-таки выбирать традиционный зелёный?

Я вытаскиваю из-за спины предусмотрительно прихваченный мною же коврик у его входной двери. Коврик засален и грязен, но на нём ещё можно прочесть: «Добро пожаловать!».

–Ну? – изображаю безразличие, прислоняюсь к камню стены, запоздало жалея платье. Ах, простите, память у меня хорошая только на гадости и на интриги!

Стефан мнётся. А что он скажет мне? А полиции? Ага, уже вижу этот прекрасный звонок: «здравствуйте, уважаемая полиция, с вами говорит Стефан Тесарж. Только что я, и моя подельница Инше Грубицка убили нашего босса. Причем не просто убили, но ещё и пытаемся закопать его тело, правда, у меня тут совесть взыграла, так вот – когда вы нас заберете?»

–Тогда почему вы размышляете? – Франческа щедро подложила мне в розетку варенья. – Не нойте, ешьте. Ешьте и думайте. Но над собой.
Варенье я не люблю. Никогда не любила. По мне уж лучше бутерброд, или, совсем хорошо – кусок мяса. Но инстинкт дёрнул страхом, и я покорно взялась за варенье.
–Перед моим вареньем никто не может устоять! – сказала Франческа, а мне почему-то подумалось, что дело в её стальном взгляде, который не потеплел даже за рюмкой чая.

Мария, зачем ты живёшь?
Для чего ты держишься тонко?
***
Не хуже тебя я про смерть его помню,
Ты послушником был ещё, а я…
Сердце разбилось, уму не ровня,
Помню и знаю, но навестил он меня.
***
Она из той же ночи,
Что и духи её терзающие
***
И за смертью, верь, тоже
Срок идёт, хоть дней не счесть,
Но кончается – правдой и ложью,
Ведь над всякой силой сила есть.
***
Добрым словом не невольте нас,
Ведь всё равно вы нас не ждёте.
***
Знаю, грешна и мир расколот,
И тени уже встают.
***
Живу – перед днём раболепна,
Перед ночью я безрассудна.
***
Так бывает – лезет по стенам всё зло,
Желая до мяса души добраться
***
Жизнь тянется, тянется, но к чему
Всё шло, всё жило, дышало?
***
Дух уходит к покойному небу.
Туда, где светом цветёт мирный край,
Где земной дух себя не ведал...

–Вот чего ты здесь стоишь? – я отчитывал девушку-мертвячку. – Чего ты хочешь? Почему я вообще вас всех вижу?

–Как это «удовлетворительно»? – не поняла она.
Вот те раз! В мою учёбу мы даже не спрашивали. Удовлетворительно так удовлетворительно, слава магии, что в окно не выбросили.

Кстати, ещё один служебный секрет: те, кто видели Владыку, видели действительно Владыку, ведь, как известно, у существ Небесного Царства не бывает тени.

Старая Амет умирала со вкусом и расстановкой. Она с таким наслаждением подошла к этому вопросу, что казалось, она и рождена была не для ведьмовского искусства, не для освоения лечебных свойств можжевельника и крапивы, а для того, чтобы мучительно умирать

Она уже представила как выбежит сейчас в подъезд, как поднимет панику, как её спасут и как восхитятся её несчастной смелостью, но все заманчивые образы потонули в новой волне ужаса, когда она вышла в коридор.

–Хочешь, я тебе принесу чего-нибудь? – спрашивает Алана, и голос её звонким перестуком жемчужинок рассыпается в утомившихся моих мыслях.
На самом деле я очень хочу, чтобы она унесла себя. Но грубить нельзя – ещё неизвестно где и что чем обернётся.

Альбер обернулся в тот момент, когда от Ксантоса оставалась в самом оптимистичном раскладе половина тела. Да и то, количество плоти уменьшалось на глазах.

Нельзя заставлять ждать Морского Царя, но и нельзя появляться с другими братьями и сёстрами. Те, как на подбор, лезут перед ним и лебезят. Надо выделяться. Надо показать что у тебя есть свои дела. Это, конечно, без пяти мгновений тянет на мятеж, но вода всегда была мятежной. И нельзя забывать об этом как о части своей сути. Нельзя лебезить если лебезят слишком многие.

–Вы не ведьмы, вы идиотки малолетние! – ответствовала я, уложив призрак в Ничто. Они молчали, переглядывались и никакого раскаяния я в их глазах не видела.

–Короче, вы кто? – смутился Шеф. Взгляд гостя, в котором легко читалось одновременно «дал же господь мне идиотов на моём пути» и «да что ты, чёрт возьми, несёшь?» – давал Шефу надежду на то, что существо адекватное и успело кое-что понять о мире.