Anna Bogodukhova

В битве слава его,
А не в рутине и мире.
***
Хочу лишь сказать о том,
Что страсть безумством его ослепляет.
***
Если хочешь ты снова мне сердце рвать,
И если не ценишь, что сделала я,
То возьми этот меч, убей свою мать!
***
Легковерие дорого стоит!
Ты не верь – я не сверну.
***
Взращивай славу свою
В самом кровавом бою
***
Что будет завтра со мной и тобой,
Что звёзды грозные нам возвестят?
***
Смертного я в тебе выжигала,
И неужели не выжгла совсем?
***
Мне больно, я сделал свой шаг
Туда, где нет боли и слёз...

В столице есть пословица: «дознаватель скажет тебе, что он друг и откусит руку с улыбкой». Но госпожа Нела не знала этой пословицы и приняла тон Мальта за чистую монету. Даже нашла в себе силы улыбнуться.
–Я хотела бы поговорить с Главой Коллегии, так как произошла ошибка!
Ещё одна пословица, уже в стенах самого Дознания гласила следующее: «В Дознании ошибок не бывает!».

Разумно было бы не держать у себя базу данных недавней подельницы, но Грей не мог его выбросить и, чтобы не выдать самому себе эту слабость, решил объяснить это перестраховкой. От перестраховки там уже ничего не осталось, но иллюзия была лучше правды, легче.
Это не он скучает по Аманде, нет, это он страхуется.

Какой-то идиот сказал мне, что если я навещу могилу дочери, она перестанет плакать и кричать каждую ночь.

–Я не сплю, – продолжает Маргарита, – чтобы никто не увидел меня, я выхожу за мгновение до того в сад. И там хожу. Но…
Есть ещё что-то?

Толпа требовала «плохого» – слухов о любовных похождениях, болезнях знати и растратах казны, чудачествах богатых и могучих, а его работа была принята весьма прохладно.
Не стать из уличного поэта городским. Не заточиться в клетку, если прежде ты клетку эту рвал…

–Куда вклеить? – не поняла Габи.
–В книгу отзывов!
–У нас нет книги отзывов.
Да что ж такое! Ничего у меня нет!

–В полицию ты обращалась? – я влип, я безнадёжно влип и знаю это.
–Что я им скажу? – нервно смеётся Эрна, и я улыбаюсь против воли вслед за ней, – помогите-спасите, ко мне во снах приходит человек, который просит раскопать его могилу?

– Во-первых, у меня почти нет руки – она висит на каких-то верёвочках…
–Из могилы надо ровней выбираться, – беззлобно замечает Тёмный Властелин, – на вас целителей не рассчитано бюджетом.
–Во-вторых, я дурно пахну, – Вильгельм продолжает своё.

Ужас – это мягкое, нежное слово, и оно не имеет ничего общего с тем состоянием, когда сердце рвётся из груди, когда пережимает от боли в желудке и что-то ещё мутится, чернеет перед глазами, мешает видеть полностью – одни змеи перед нею и жёлтые глаза – их глаза и глаза Туриль. Где чьи? Одинаково змеиные. Одинаково противно.

Не поможет, старик. Если бы Бог хотел, вы бы, смертные, никогда бы не умирали. Но он устаёт от вас. Так, как устаёт от ангелов, обращая и их через время в Ничто. Так, как устаёт от нас, теней Смерти, испепеляя в Ничто и снова из Ничто поднимая.

–Не могу ручаться, но, кажется, я обнаружил лазейку, – Люцифер был доволен произведённым эффектом. – Это была идея, иллюзия надежды даже, не надежда. Но я попробовал и оказался прав.
–Попробовал? – теперь Азазель был в ужасе. – А если бы оказался неправ? Тогда бы что? хозяин тьмы – вор? Полез в Эдем? Это был бы позор. Это было бы Ничто!

–Слышишь? – Бажена вздрагивает и замирает.
–Нет, – лжёт Малка, сама цепенея. Она уже ругает ребят, отдельно Лайоша и даже Бажену ругает – и чего согласилась? Вот божедурье! Сидела бы дома, спокойнее бы было!
Себя только не ругает Малка – жертва она. Тем отказать не сумела, сама у полянки застряла! И с кем?! Напасть!
–Плачет кто-то! – шепчет Бажена. Прислушивается к темноте, вглядывается в неё, словно может разглядеть что-то в тенях мелкого кустарника. – Плачет!
–Птица! – решает Малка.

–Спроси отца? – предлагает Арес, на этот раз его глаза тоже улыбаются ей. Лукавые глаза! Бог войны, вероломства, коварства.
Она, конечно, тоже не так далеко ушла – она тоже покровительствует войне, но не войне ради войны, а войне ради справедливости.
–Не хочу его тревожить, – отзывается Афина.

Он видит тело. Старуха. Одеяло по грудь, та же поза, что в прошлом доме. И старуха, будто бы, та же.
Или нет? может быть, они все похожи? Энцо не рассмотрел её внимательно, незачем было. Может совпадение?

«Притворяется что не заметил!» – догадалась Авера и ей стало одновременно тепло и холодно от этой мысли.

Всхлипывает маленький Денеш, старая Аяна сжимает зубы. И чего Марийка не может дитё успокоить? Какая же мать она, если и на такое не годится? Да на что эта Марийка годится-то? Хлеба испечь без того, чтоб пересушить его или пересолить, и то не может.

–Команда, вас желает видеть вся команда, – наконец, отозвался старпом. Весёлости и шутовства своего капитана он не разделял. Даже сейчас, когда они застыли между мирами, слова о морском дьяволе казались ему дурными и неподходящими. Он верил в то, что всегда может быть хуже, чем сейчас.

«Какое это имеет отношение?» – Аделе искренне не понимала, но чувствовала, что её ответ может на что-то повлиять. Но не мог же он повлиять на её знания в целительстве? И всё-таки что-то подсказывало ей, что отвечать надо, хорошо подумав.
Отвечать правду или ложь?

–Я тебе не банк! – я не злюсь, я только смеюсь. – И потом, разве давал ты отсрочку кому-то из своих врагов? Или кому-то из своих должников? Ты щедро ссужал, но был неумолим, так почему ты думаешь, что я снизойду?

Долг целителя – сказать правду. Даже ту, которая горька. Особенно ту, что горька

–Ты эту падаль не жалей, – Пише давал последние наставления Савару, никак не желая оторваться от своей власти, – пить захочет – не давай. Пусть мучается, скотина! Без водички-то не так лихо!

Ему не привыкать к этому. Плоть – материал податливый. А дыба – изобретение хитрое. Для экономии места и удобства крепления в этом городе она горизонтальная, а то бывало, что когда подвешивали – плоть падала. Там надо бдеть. А здесь зафиксировал и тянешь, потихоньку, понемногу…

Представьте, что вы вынуждены стоять на одном месте. Созерцать вам нечего. Вас видят немногие, и то – в основном дети, чьи души ещё чисты и чувствительны. И ваше единственное развлечение – это чужое окно. Но и то его закрывают.

Но это был стук как бы вежливый. Тук-тук-тук. Три раза. Всего три раза, а я пыталась отползти от дверей в коридор, и никак не находила силы подняться. Ужас побеждал тело

–Скотч, – усмехнулся Люцифер. – Каждый раз они подклеивают папки на скотч. Они бы тоже могли их завязывать, но не хотят походить на нас. Так не хотят, что готовы клеить скотч поверх скотча.

Хотя, надо признаться, брать кольцо я не хотела. Оно мне нравилось, но миссис Андруз не снимала его с руки, говорила, что фамильное, и я не думала даже, что однажды оно попадёт ко мне в руки. Но миссис Андруз сняла его, когда мыла руки в ванной, оставила на раковине, потом что-то её отвлекло, затем она закрутилась, а я…
А я подобрала.

–А правда что Граф Дракула пытал и убил здесь более трёх тысяч человек? – вопрос очень глупый, но вшитая в мою сущность едкая вежливость не позволяет мне ехидно уточнить о том, где взять столько времени на эти самые убийства?

–Ты просто послание богов, дар Афины! – вздыхает Идмон. Он уже не понимает, откуда в голове дочери сюжеты, не о чем им говорить друг с другом. Ей неинтересно о красильщиках, хотя для праздника по заказу города, она создаёт полотно о них; ему непонятно о её нитках и узорах. Ему понятно и просто с сыном. Тот красильщик и помнит Ореста и понимает шутку о Симосе…
А Арахне нет дела. Она в своём мире, в мире, данном ей в дар богами.

–И что ты выберешь? – тихо спрашивает Ведана, – несколько лет счастья и веры или горечь утраты, что будет? Он всё равно умрёт, но случится это неожиданно или будут у тебя потом воспоминания о чём-то хорошем, надежды и что-нибудь светлое? Сказать ей правду – погрузить её во мрак страха и тревоги. Что она может, эта слабая, хоть и славная женщина? Как она будет жить, глядя на своего сына?