Anna Bogodukhova

Раньше для этого ему приходилось носиться за ними по пустыням, искать крупицы надежды среди чумных госпиталей или пробиваться через толпу стражников, а вот в эти дни ему достаточно было вести тренинги и семинары

«А может…убить?» – ещё одна спасительная, почти паническая мысль. В конце концов, у него уже есть дети! И сыновья, и дочери – выбирай! Или лучше сказать, что ребёнок был один – Ариадна?

–Что ж, значит, я повзрослела, – кивнула Моргана, – отлично.
Радости в её голосе не было. Ланселот не стал играть в угадайку и спросил напрямик:
–Что не так?

–И какая же версия правдива? – Гедеон уже почти простил учителя, заслушался.
Ван Хельсинг пожал плечами:
–А я не знаю.

–Ваш политический статус? – она по-прежнему не смотрела на него, записывала. Через строки познавала человека, которого забудет.
Тобиас заморгал. Он не знал такого. Имя знал. Род знал. Чем занимается – тоже. Но политический статус?..

–Надо действовать! – Азазель едва не вскочил. – Они же…это же люди! И он их сам создал. И ангелов создал, чтобы служили те людям. И теперь?.. мне передали, что он был семь дней в трауре по созданному ему миру, что так разочаровался в людях, увидел их разврат…
–А нас не пригласил посмотреть, – усмехнулся Элигор.

Шесть столбцов – это всё, что остаётся у меня записано о каждой душе. Шесть столбцов, которые никто у меня никогда не проверяет. Шесть столбцов, которые я заполняю не то для бога, не то для дьявола.

Или имя «Мерлин». Оно не вяжется с тихим и мирным поваром таверны – и в этом наметка Судьбы. Мерлин это не тот, кто приготовит вам курицу! Это тот, кто сначала будет вмешиваться во все дела подряд, а потом, под усталость и закат буйных лет, начнёт усиленно вмешивать других.

Дальнейшее было нелепостью, которую захмелевший мозг Сезара не мог сообразить. Не мог он догадаться, что слово «выстрел» для него и для Этана означает разное.

Пятнадцать ударов забрали все силы Рудольфа, он упал со скамейки в слезах, скуля и дрожа всем своим тельцем. Он не был похож сейчас ни на короля, ни даже на человека.
–Раны заживают, – отец бережно помог ему подняться с пола, поправил одежду, ласково провёл по щеке, стирая слёзы. – Все раны заживают, остаются лишь уроки.

–К погребению? – королева в изумлении воззрилась на него, – зачем вам хоронить моего мужа, моего Филиппа, моё солнце?
–Он же…– в горле непрошенный мерзкий комок, но куда деваться? – он умер. Он мёртв. Мы скорбим о нём.
Она в раздражении дёрнула плечом и повернулась к почившему всё с той же страшной нежностью.

Война между Церковью и Цитаделью Магии идёт слишком долго, различия в методах борьбы становятся всё прозрачнее, а вдобавок появляются и общие враги, например Абрахам - тот, который был рождён магом, затем предал Цитадель и стал церковником, а теперь избрал третий путь...

–Держи своих кровососов в узде! – злится Доверенный Инквизитор, но злится он абстрактно. На ситуацию, не на Дракулу. Он знает – Дракула уже, вернее всего, покарал потерявшего бдительность вампирёнка. да и потом – убей Дракулу, кто будет после него?

Если бы это было возможно, Делмар вообще бы не ступал на берег. Но он был человеком, он нуждался в земле, по которой ходил неуверенно.

Но ничто не вечно под луной. Однажды наступает день, когда вожак сдаёт, и всё недовольство им и его решениями, копящееся годами, трансформируется в откровенную ненависть и самый сильный из оборотней бросает своему вожаку вызов.

У Золушки закончилось пламя в печке, и она обратилась ко всем:
–Дрова нужны!
–Сделаем! – вызвались два бравых Дровосека, и поспешили в свою иллюстрацию, где был кусочек их леса. По пути бравые молодцы подмигнули Серому Волку, и тот на всякий случай напомнил:
–Я из другой сказки!

Вертиция проводила её взглядом. Обвинять девочку в умышленном вреде она не могла – ребёнок! А сердце чуяло: змея, хоть и молодая. Но Вертиция только проводила её взглядом – бог судья тебе, Агнешка!

– Поэтому тебя и посылаю. Все предыдущие инспекции не смогли…
Он не закончил, криво усмехнулся. Но заканчивать было и не надо. Слово было некрасивым, хоть и точным. И всё-таки Азазель не отказал себе в лёгкой мести:
–Придраться?

Аплодировала Вена,
Мюнхен ждал, встречал Милан.
Но ты попался в эти стены,
Телом тут, а духом там!
***
Друг мой, я мог бы тебе помочь,
Если б видел тебя, а не тень,
Если не был бы сломан.
***
Моя жизнь – плетение мук,
Из-за Бога, что стал ангелом смерти!
***
К тому же слух, но я ему не верю,
Мол, Людвиг пытался сманить
Музыкантов Сальери!
***
Сегодня всякой верой ослабел,
Все думают – смеюсь,
А я бесслёзно плачу.
***
Прости меня, Боже,
Я смешон и ничтожен.
А думал, что велик…

–Значит, я в самом деле умерла? – Она осталась всё такой же спокойной. Честно говоря, мне пришло в голову, что Она принадлежит к породе «заторможенных» – как мы называем негласно тех, кто сначала держится спокойно и ровно, а потом прорывается в крики и в истерику, нередко пытаясь навредить и кому-нибудь из нас.

За лет двадцать до описываемых событий родился в этой семье человек с железной волей и каменным сердцем, пожил в своей семье до совершеннолетия, да и сбежал на войну – сил не хватило. Там, говорят, и умер – одни считают что от пули, другие, что от восторгов семейных, ибо и на войне покоя юноше не дали – посылали письма с милыми и нежными стихами, описывали храбрость его и геройство.
–Боги, какая пошлость! – будто бы вскричал юноша, получив от семьи сравнение с бездарном (в то время считалось, что настоящий поэт должен быть злоязычен, уметь реагировать на происходящие события и отличаться остротой пера) героем – Самсоном.

–У меня нет тапок…– от такой наглости Вельзевул даже растерялся.
–Я тебе подарю, обращусь в кошку и нагажу в них, – не растерялся Астарот. – Займись лучше…
–Я не хочу просто кошку, – объяснил Вельзевул с раздражением, – я хочу Кошку. Которая будет умная, с характером, которую можно погладить.
–Можешь погладить моих пуделей, – предложил Мефистофель...

– Откуда, мой царь, возьмётся хоть какой-то опыт у твоего сына, если тень его отца не даёт ему выйти к солнцу?

–Шестьдесят единиц, – спокойно ответил целитель. – Двадцать за визит. Ещё сорок за то, что я не выдам властям информацию о том, что два контрабандиста, бежавшие с Земной Станции, прославленные работорговлей и грабежом, находятся на Церонтирре.

–Не знаю ни одного порядочного дознавателя! – Арахна упрямилась. – Все они...жалкие трусливые псы! Дикари!
–Они не справились, – Регар решил не обращать внимания на её гнев.

–Это не самая лучшая планета для краж, – продолжала Аманда, наблюдая на Орасом, но не упрекая его безрассудность. – Здесь принимают всех одинаково, и карают тоже одинаково. Даже если бы за вас кто-то с Земли заступился бы, это бы вас не спасло.
–Я не хотел! – самое глупое восклицание сорвалось с губ Ораса, он бросился на койку, его худые плечи дрогнули…

–А кинжал куда дел?
Это смутило Огюста. Но он нашёлся:
–Так ведь это…граф всегда был человеком талантливым.

Вернулась домой в слезах, ответа родным никакого не дала, лишь в гневе расцарапала себе ногтями лицо, чтоб никогда уже не быть красивой, да волосы срезала почти наполовину – срезала бы и больше, да сёстры ворвались. Боролись с нею, насилу отняли нож, насилу уложили в постель.

–Пошла вон! – он швыряет в меня кубок. Нас в шатре двое – моя забота. Я легко уворачиваюсь, на мгновение выцветаю, и появляюсь у него за спиной. Если честно, предпочла бы сесть за стол для пущего эффекта, но у него в шатре нет стола, поэтому довольствуюсь малым.

–А вот сейчас обидно было, – заметила Афина, – Гера, ты, конечно, великая, и жена Зевса, но, строго говоря, это тоже не делает тебя прекраснейшей.