Алексей М. Моисеев

Готэм-сити. Название отдавалось в голове гулким, тревожным эхом. Я слышал об этом городе. В Штатах он имел репутацию мрачную, почти зловещую. Город запредельного богатства и вопиющей нищеты, город гангстерских войн, коррумпированной до мозга костей власти и… странных, пугающих слухов, которые не решались печатать даже самые жёлтые газетёнки. Говорили, что ночью улицы Готэма принадлежат не только мафии и продажным копам, но и теням похуже. Теням, одетым в маскарадные костюмы, теням с безумным смехом, теням, которые не укладывались в привычную картину криминального мира. Чушь, конечно. Бульварные страшилки для обывателей. Но дыма без огня, как известно, не бывает. А Готэм, судя по всему, был одним большим, чадящим костром.

Мужчина лет шестидесяти, одетый с иголочки – светлый костюм, безупречно белая рубашка, панама в руке. Но лицо… Лицо было из другого теста. Не лощёное, не голливудское. Усталое, умное, с глубокими морщинами у глаз и рта. Глаза – цепкие, наблюдательные, привыкшие видеть больше, чем показывают. Он небрежно окинул взглядом мою контору, но, в отличие от большинства посетителей, не поморщился. Будто бывал в местах и похуже.
– Мистер Джек Стоун? – Голос у него был низкий, чуть хрипловатый. Без голливудского пафоса.
– Если табличка на двери не врёт, то он самый, – отозвался я. – Проходите, мистер…
– Берроуз. Эдгар Райс Берроуз.

Йети-коммунист. Прибывающий под видом дрессированной обезьяны. Которого я должен изъять из советского цирка и использовать для пропаганды среди американских бигфутов. Я медленно откинулся на спинку скрипучего стула. Кажется, где-то там, в высоких кабинетах Лубянки или Кремля, кто-то явно перебрал с особым пайком или начитался какой-то забористой беллетристики почище Говарда с его Конаном. Это было даже не смешно. Это было… монументально.

— Не совсем, — Вивиан наклонилась ко мне, её глаза цвета грозы сверкнули. — «Змеиное Гнездо» – это не просто клуб. Это… арена. Завтра там будет главное событие года. Подпольный турнир. Жестокий. Беспощадный. Без правил. И главный приз – тот, кто устоит на ногах последним – получает не только уважение всего криминального Бродвея, но и… да, мистер Стоун, вы угадали. «Глаз Змеи». Мартино выставил его как главный приз. Он уверен в своей победе или в победе своего бойца.
Подпольный турнир без правил. Главный приз – ожерелье. Мой внутренний Волков сделал сальто. Спецшкола НКВД. Самбо. Кров-мага. Барицу, чёрт побери, тоже проходили! Наконец-то не нудная слежка и не проверка алиби неверных мужей! Настоящая работа!

– Западня, – прошептал я. – Я же чувствовал.
Я вскинул «Кольт», намереваясь продать свою жизнь подороже, или хотя бы создать переполох, выиграть время, чтобы Валентина могла…
Щелчок. Осечка? Я передёрнул затвор. Снова навёл пистолет на приближающиеся фигуры. Снова щелчок. Пусто. Обойма была пуста! Как?! Я же проверял её перед выходом!
Я растерянно посмотрел на пистолет, потом на Валентину. Она стояла рядом, её ТТ был опущен. И ты… ты знала? Валентина, ты знала, что нас здесь ждут?
Она медленно повернулась ко мне. Её лицо было непроницаемо. Но в глазах… в глазах я увидел что-то новое. Не страх. Не решимость. А… сожаление? И… она едва заметно кивнула в сторону моего бесполезного пистолета. Это она?! Незаметно разрядила его, пока я осматривался? Когда?!
– Прости, Максим, – сказала она тихо, почти шёпотом. И прежде, чем я успел осмыслить и это новое предательство – обезоружить меня перед лицом врага! – она быстрым, отточенным движением ударила меня рукояткой своего ТТ по голове.

Я остался пуст. Как церковная мышь. Проиграл всё до последнего цента. Даже на такси до Бруклина не осталось. Придётся идти пешком или трястись в ночном метро зайцем. Позор для Джека Стоуна. И двойной позор для Максима Волкова — проиграть каким-то дешёвым американским шулерам! Эх, вот в Союзе шулеров быстро ставят на место — если не ОБХСС, то сами «товарищи по цеху» объяснят, что так нечестно. А здесь — торжество «свободного» надувательства.

...Но самое странное было в её глазах — огромные, тёмные, они смотрели на меня так, словно видели не потёртого детектива в затхлой конторе, а что-то совсем другое. Или вообще ничего не видели. Пустые, как окна заброшенного дома.
— Вы — он? — Голос был низким, грудным, но лишённым интонаций, почти механическим. — Тот, кто находит.
— Зависит от того, что потеряно, леди, — я постарался вложить в голос привычную усталую иронию Джека Стоуна, но она прозвучала фальшиво даже для меня. Эта женщина вызывала… дрожь. Не страх, а именно дрожь, как от прикосновения к оголённому проводу.
— Потеряно время, — сказала она так же ровно. — Моё время. Оно ускользнуло. Я хочу, чтобы вы проследили за мной. За той, кем я была вчера...

Меня зовут Джек Стоун. По крайней мере, так написано на потертой табличке на двери и так меня знают копы, барыги с доков и редкие клиенты, которым хватает денег на правду, или хотя бы на её видимость. Плащ бежевый, видавший виды, шляпа-федора надвинута на глаза, под плащом – верный «Кольт» 1911 года и пачка «Кэмел». Типичный частный сыщик из тех, что пачками штампуют бульварные писаки. Только вот у большинства моих коллег по цеху скелеты в шкафу – это максимум пара обманутых мужей или нечистый на руку партнер. Мои скелеты покрупнее будут. И носят они другое имя – Максим Игоревич Волков, резидент советской разведки. Забавно, да? Борец за светлое будущее пролетариата, прозябающий в самом сердце загнивающего капитализма, притворяющийся циничным американским ищейкой. Иногда мне кажется, что эта роль мне идет больше, чем мундир со звездой.

Джек Стоун пришёл сюда развеяться. Отделался от очередного нудного дела – слежки за неверной жонкой какого-то банкира – и решил дать ушам отдых от вечного шума города и грохота выстрелов, которые всё чаще снились по ночам. Максим Волков же просто отбывал часы ожидания, часы бездействия, которые в нашем ремесле порой мучительнее самой опасной операции. Тоска по дому, по нормальной жизни, по… ней… грызла изнутри тупыми зубами. Центр молчал, и это молчание было оглушительным.
И тут я её увидел...